***
— Катрин, приветик! — жизнерадостно орёт Курочкин, завидев меня в школьном вестибюле. — Я придумал шуточку. А ну-ка оцени!
Он суёт мне под нос шоколадку. На обёртке — равнодушная фиолетовая корова с жёлтым колокольчиком.
— Что тут смешного?
— У Милки скоро день рождения! — Он подмигивает. — Я ей подарю!
Во мне вспыхивает ярость — такая горячая, что я удивляюсь, почему эта несчастная шоколадка не тает.
— Знаешь что! Совсем не смешно. Совсем!
— Раньше ты иначе говорила…
— Дура потому что. Не смей! Больше никакой Милки. Ясно?
— Слушаюсь и повинуюсь, госпожа моего сердца! Только прикажи — и я совершу для тебя что угодно!
Курочкин удаляется, пятясь ко мне лицом и размахивая невидимой шляпой. Я не могу удержаться от улыбки, хотя мне совсем не смешно. Потому что… Даже если знакомая Дмитрия Владимировича поможет — разве это всё исправит? У Милы был ад дома — а я устроила ей ад ещё и в школе.
— Больше никакой Милки. Её зовут Миляуша.
Это я говорю всем. Отлавливаю по одному в вестибюле и говорю.
— Молодец. Я тебя даже уважать обратно стала, — замечает Ларионова.
— А что мне за это будет? — щурится Томилов.
— Дам тебе химию списать.
— Идёт!
Осталось самое трудное. Самое-самое трудное. Он наверняка меня не послушает. Ещё небось и пошлёт куда подальше. Но без этого — никак.
Пока я набираюсь решимости, дребезжит звонок. Довольный Томилов возвращает мне тетрадь:
— Ну, сегодня я точно получу пять!
— Поживём — увидим.
И мы довольно быстро пожили и увидели, как Юлия Антоновна вкатила Томилову два и опозорила его перед всем классом. Сам виноват. Вызвался отвечать, уткнул нос в тетрадь и забубнил:
— Это дополнительное сообщение я решила приготовить об известном химике…
— Стоп. — Юлия Антоновна спускает очки на кончик носа. — Давай-ка заново.
— Это дополнительное сообщение я решила приготовить…
— И когда, интересно, ты успел сменить пол? — любопытствует она, а по классу ползут смешки.
— Чё?
— Ты решила приготовить?
— Я… Э…
— Так что ты либо предъявляешь нам убедительные доказательства, что превратился в девочку, либо получаешь два.
Через минуту насупленный Томилов брякается на место. Я фыркаю: вот тебе, любитель халявы! Оглядываюсь: Полина тоже фыркает. Встречается со мной взглядом и почти сразу его отводит.
Ева весь урок сидит как на иголках. Ёрзает, вздыхает, косится на меня: ну ясно — какая-то новость распирает её до невыносимости.
На перемене я сухо спрашиваю:
— Ну?
— К нам вчера приходила какая-то женщина! — выпаливает Ева. — Строгая — жуть! Спрашивала мать: правда ли, что она меня бьёт?
О нет. Номер квартиры! Что я ему сказала? Квартира шесть?!
— Чёрт подери! — Я хватаюсь за голову.
— Вот именно! — возмущается Ева. — Мать ответила: что за бред? Конечно, неправда! Она потом со мной стала говорить. «Скажи правду! Не бойся! Моя работа — тебя защищать!» А чего мне бояться? Мать у меня не подарок — но у нас всё замечательно, она меня и пальцем никогда не трогала.
Тупица! Идиотка! Что я наделала? Разве можно быть такой бестолочью?
— Она уже собралась уходить — и тут до меня дошло. — Ева стучит пальцем по лбу. — Кто-то из соседей пожаловался, а пришли к нам! По ошибке! Понимаешь? Я матери говорю: слушай, она же в пятую! Просто позвонила не туда!
— А она что?
— Давай шипеть и на меня руками махать. Тихо, тихо, молчи, не суйся, не наше дело…
— А ты?
— Я… — Ева запинается и хмурит брови. — Знаешь… Я решила: это неправильно. Это наше дело. Понимаешь? А если бы били меня — мне никто бы не помог? Это же кошмарно! Вот. Я её догнала в подъезде и всё сказала. Сказала: идите в пятую. Там всё время кого-то бьют. Девочку. Я слышу почти каждый день. Идите туда.