***
— Кстати, у тебя вышла отличная серия, — замечает Юлия Антоновна, вручая мне классный журнал. — «Изнанка города». Так, кажется?
Я не сразу понимаю, о чём она. А когда понимаю — раздуваюсь от гордости. В школе устроили фотовыставку, чтобы мы поделились работами. Снимки повесили на первом этаже — между раздевалкой и столовой. Посреди бесконечных селфи, собачек, кошечек и закатов висит и моя «Изнанка города».
— Да. Я в сентябре снимала.
— Хорошо получилось.
— А о чём вы думали, когда смотрели на эти фотографии?
Юлия Антоновна отвечает не сразу. Протирает очки, касается дужкой рта.
— Знаешь эти строки: «Ржавеет золото и истлевает сталь…»
— Не-а. Это про реакцию окисления?
— Про время, которое никого не щадит, — говорит она нараспев. — Всему приходит конец: и вещам, и людям. Но остаётся что-то вечное. Что-то неподвластное годам.
Ого! Я смотрю на Юлию Антоновну во все глаза:
— Вы так рассуждаете… Как поэтесса! Вам бы стихи писать!
— А я писала. В юности.
— Почему же вы учите химии?
— А почему ты хочешь быть ветеринаром, а не фотографом? У тебя талант, Катя.
Как ей объяснить — если я сама не знаю? Не уверена, что поступаю правильно? Что важнее: талант или желание? Не факт, что я буду крутым фотографом: таланта недостаточно. И вообще — я не верю в призвание. Призвание значит, что выбора нет и всё решено за меня. А животные — их я выбрала сама. Не потому, что этим увлекались мама или папа. Не из-за подружек или престижности. Я решила сама.
— У меня ещё есть время передумать.
— Со временем время бежит всё быстрее.
Я усмехаюсь:
— Буду надеяться, что я его обгоню!
Не знаю, как насчёт меня, но бабушку время уже настигло. Поймало в беспощадные сети. И теперь она — как старый дом, сколько его ни подкрашивай снаружи, — понемногу рассыпается.
— Пойдём кушать.
Бабушка усаживается на стул. Я разогреваю суп.
— Наташенька, почему ты не на учёбе?
— Уроки кончились. — Ставлю перед ней тарелку. — Вот — твоя любимая ложка. Ешь.
— Как дела в школе?
Зайчикова ставит мне одни пятёрки. И Ольга Ивановна. И все остальные. В этом году я буду круглой отличницей. Юлия Антоновна почти на каждой консультации замечает, что голова у меня варит. А я готова из кожи выпрыгнуть, лишь бы она меня похвалила. Потому что она попусту не болтает. Если говорит, что я молодец, — значит, так и есть.
— Хорошо. Пятёрки получаю.
— Я всегда знала, что ты умница, Наташенька. Всё у тебя получится.
Бабушка хлюпает супом, как вдруг замирает. Смотрит на меня с недоверием:
— Где мои туфли, Наташа?
— Что?
— Мои туфли. Жёлтые. Я танцевала в них с твоим отцом. Он тогда впервые повёл меня на танцы. Играла музыка. Он подарил мне хризантемы. Красные. Пятнадцать хризантем. Было лето. Жарко. Такой красивый вечер.
— Не знаю.
— Ты врёшь. Вы все врёте. Вы украли мои туфли. Зачем вам они? Верните их мне!
Бабушка поднимается, открывает шкаф и начинает перебирать полотенца.
— Ты хочешь, чтобы я умерла. Вы все хотите, чтобы я умерла.
Я закусываю губу. Пора бы уже привыкнуть, но я не могу.
За что она так со мной? Почему меня не помнит? Как будто умерла, только не умирая. Ей не становится лучше — только хуже. Она пыталась уйти из дома. Она едва не затопила соседей. Она прячет деньги под матрас и думает, что мы её обворовываем. А теперь ещё и говорит такое… Почему? За что?
Возвращается мама с полными пакетами. Помогаю переложить продукты в холодильник. Она видит моё заплаканное лицо и ничего не спрашивает. А что тут спрашивать: и так всё ясно.