– Да. Мы поедем как сопровождающие. И две тысячи человек в полном парадном снаряжении. Чтобы добраться туда, нам потребуется тридцать дней. Выезд через шесть дней.
– Времени не много. Не так ли, Ябу-сама? – спросил Кёсио.
Ябу не ответил. В этом не было необходимости – командующий и не ждал ответа. Все примолкли и погрузились в размышления. Открылась боковая дверь, вошел Торанага, сопровождаемый Сударой. Все принужденно поклонились, Торанага поклонился в ответ и сел лицом к присутствующим. Судара, как предполагаемый наследник, устроился немного впереди него, также лицом к остальным. Нага вошел через главную дверь и закрыл ее.
Мечи были только у Торанаги.
– Мне сообщили, что кое-кто из вас говорит об измене, думает об измене, замышляет измену, – холодно обронил он.
Никто не ответил и не двинулся с места. Медленно, неумолимо Торанага переводил взгляд с одного на другого. Все сидели без движения. Потом Кёсио заговорил:
– Могу ли я почтительно спросить у вас, господин, что имеется в виду под изменой?
– Любой, кто ставит под сомнение приказ или решение своего сюзерена, повинен в измене, – бросил ему Торанага.
Спина военачальника напряглась:
– Тогда я виновен в измене.
– Приказываю вам выйти и совершить сэппуку – сразу же.
– Я это сделаю, господин, – гордо отвечал старый солдат, – но сначала публично напомню о своем праве произнести речь перед вашими преданными вассалами, военачальниками и…
– Вы лишаетесь всех прав!
– Очень хорошо. Тогда я, как хатамото, заявляю о своей последней воле. У меня за плечами двадцать восемь лет безупречной службы!
– Говорите, но покороче.
– Я скажу, господин. – В голосе Кёсио звучал холод. – Прошу разрешения заявить следующее. Первое: поездка в Осаку на поклон к этому крестьянину Исидо – измена вашей чести, чести вашего клана, чести ваших преданных вассалов, нашим традициям и вообще бусидо. Второе: я обвиняю вас в измене и утверждаю, что вы лишаетесь права быть нашим сюзереном. Третье: я требую, чтобы вы немедленно отреклись в пользу господина Судары и достойно ушли из жизни или обрили голову и удалились в монастырь – это как вам будет угодно. – Военачальник чопорно поклонился и снова сел на землю.
Все ждали, затаив дыхание: невероятное вдруг стало реальностью. Торанага резко бросил:
– Так чего вы ждете?
Кёсио внимательно посмотрел на него.
– Ничего, господин. Прошу извинить меня.
Его сын собрался встать.
– Нет! Я приказываю тебе оставаться здесь! – отчеканил старик. Он в последний раз поклонился Торанаге, встал и с большим достоинством покинул зал. Многие нервно задвигались, но всеобщее волнение и шум снова были перекрыты хриплым голосом Торанаги:
– Может, кто-то еще хочет обвинить меня в измене? Кто осмеливается нарушить бусидо? Кто решится пойти против сюзерена?
– Прошу простить меня, господин. – Исаму, старый советник, произнес это совершенно спокойно. – Но я вынужден сказать, что, собираясь в Осаку, вы изменяете вашим предкам.
– В тот день, когда я поеду в Осаку, вы покинете эту землю.
Седой человек вежливо поклонился:
– Да, господин.
Торанага безжалостно оглядел всех присутствующих. Кое-кто заерзал под его пронизывающим взглядом и поднял на него глаза. Самурай, который много лет назад утратил желание воевать, обрил голову, ушел в буддийские монахи и теперь был гражданским чином, безмолвствовал во власти страха, который он отчаянно пытался скрыть.
– Чего вы боитесь, Нумата-сан?
– Ничего, господин. – Тот опустил глаза.
– Хорошо. Тогда пойдите и совершите сэппуку: вы – лжец, и ваш страх отравляет здесь воздух.
Нумата всхлипнул и спотыкаясь побрел к дверям. Ужас охватил присутствующих. Торанага смотрел и ждал. Воздух стал плотным, слабое потрескивание факелов в наступившей тишине казалось неестественно громким. Судара повернулся к отцу и поклонился – он знал, что это его долг, что на нем лежит ответственность.
– Пожалуйста, господин, можно мне почтительно сделать заявление?
– Какое заявление?
– Господин, я считаю, что нет… что здесь больше нет изменников и что больше не будет из…
– Я не разделяю твоего мнения.
– Пожалуйста, простите меня, господин, вы знаете, я повинуюсь вам. Мы все повинуемся вам. Мы стремимся только к лучшему.
– Что лучше – мне решать. Что я решу, то и есть самое лучшее.
Судара беспомощно поклонился в знак согласия и умолк. Торанага, казалось, забыл о нем, его речь, как и его взгляд, была непреклонна:
– Ты больше не будешь моим наследником.
Судара побледнел. Торанага ослабил напряжение, повисшее в воздухе, словами: