Эрл вернулся обратно, к дому, а Док вежливо придержал брезентовую дверцу, пропуская вперед Кэрол.
До рассвета оставался час или около этого. Без единого слова Кэрол свернулась калачиком на полу и почти тотчас же заснула. Док присел на корточках у стены и положил в рот щепотку табака. Сам он выспался за последние двое суток. Теперь сон станет неким занятием, когда ему станет невмоготу бодрствовать; тем, что нужно держать про запас в качестве средства от тоски, что преследует наяву. Он жевал и сплевывал, каждый раз тщательно прикрывая плевок. Время от времени он смотрел на черную тень — Кэрол, и взгляд его становился глубоким и задумчивым.
С первыми лучами солнца куча навоза стала нагреваться. А к десяти часам, когда Кэрол внезапно проснулась, Док разделся догола, не считая ботинок и носков, и сидел скрестив ноги на ворохе своей одежды.
Он предостерегающе покачал головой, когда она стала вздрагивать от разбирающего ее смеха, потом усмехнулся с добродушным самоуничижением.
— Что, по-твоему, тут смешнее? — прошептал он. — Я или символичность ситуации?
— Я не могу решить. — Она негромко засмеялась. — Пожалуй, мне лучше самой принять участие в этом действе.
Она разделась, вытерев пот своей одеждой и сделав из нее подушку, как Док сделал из своей. И теперь, когда они были одни, Док выказал немалую озабоченность по поводу ее многочисленных порезов и кровоподтеков. Кэрол же не придавала им особого значения; она их заслужила, сказала она, тем, что вела себя как круглая дура. Но ей была приятна его забота, и, совсем отдохнувшая и расслабившаяся, она почувствовала, что настроена очень благосклонно по отношению к нему.
Склонив голову набок, она бросила на Дока озорной взгляд. Потом, внезапно наклонившись вперед, взяла своими ладонями его щетинистое лицо и...
Увлажненная масса шлепнулась ей на лоб, растеклась по лицу. Она резко выпрямилась, оттираясь и отряхиваясь.
— Тьфу! — Она с отвращением сплюнула, наморщив нос. — Фу! Какая мерзость, грязь!..
— Да, какая досада, — посочувствовал Док. — Это, наверное, из-за жары. От нее эта штука размягчается и...
— Прошу тебя! — Кэрол поморщилась. — Разве это само по себе уже не достаточно гнусно без того, чтобы ты рисовал мне подобную картину?
На этом их любовные утехи закончились. Док спрятался за невозмутимой маской на лице, а Кэрол снова погрузилась в апатию. Пока тянулись долгие часы тишины, она безмолвно разговаривала сама с собой, насмехаясь над ними обоими и мысленно ругая себя и Дока за то, что они оба такие дураки.
Вот потеха, а? Ну еще бы! Прямо как в кино! Поистине драматично и волнующе. Двое знаменитых, первоклассных, башковитых грабителей банков прячутся голыми в куче навоза!
Из-за жары налетели тучи мух, появились полчища личинок трупного цвета, которые падали им на головы и спины или заползали с пола, если находились под ними. Из-за жары появилось удушливое, вышибающее слезу зловоние, которое, казалось, проникает в каждую пору кожи.
Один раз, в отчаянии, Кэрол хотела было уже распахнуть брезентовую дверь, но Док решительно оттолкнул ее:
— Не делай глупостей! Попробуй пожевать табак.
— Табак? Он отобьет запах этой гадости?
— Нет. Но от него пропадет ее привкус во рту.
Она поколебалась, потом протянула руку:
— Дай мне. Хуже все равно уже не будет!
Она положила в рот маленькую щепотку, но от этого ее затошнило еще сильнее. Это была иная разновидность тошноты, и она даже принесла некоторое облегчение. Они с Доком сидели, жуя и сплевывая и не удосуживаясь зарывать плевки, не видя в этом на сей раз необходимости. Навоз срывался вниз, плюхаясь им на головы. И мухи роились, и жуки ползали. И так тянулся нескончаемый день, и наконец наступила ночь.
Эрл принес из дома несколько ведер воды, и они смыли с себя часть грязи. Но зловоние и привкус ее, приглушенный табаком, остались. Они сдабривали то небольшое количество пищи, которое были в состоянии съесть; в воображении они даже уже чувствовали этот привкус и в виски, которое Эрл налил им из карманной бутылки.
В доме никого не было, так что Эрлу нужно было быстро туда вернуться. А это означало, что Кэрол и Док не смогут чуть дольше задержаться на свежем воздухе, как они надеялись. Неохотно они ушли обратно за брезентовую дверь, чтобы провести там еще одну ужасную ночь. Док устроился настолько удобно, насколько мог. Кэрол беспокойно перебиралась с места на место, ерзая по грязному полу.
«Почему?» — яростно шептала она. Почему они должны быть здесь? Сначала эти ужасные подводные норы, из которых сбежала бы даже крыса, и теперь это... это... место! Бессмыслица какая-то. В конце концов, их очень активно искали после того, как они спрыгнули с поезда, и тогда им пришлось прятаться. Но никогда еще не забивались в такие скверные места, какие им предоставили Сантисы.
— Тогда мы все время находились в движении, — мягко заметил Док. — И мы не были обложены на таком крошечном пятачке.
— Мне плевать! Я говорю, что мы с таким же успехом могли бы спрятаться в каком-нибудь месте, где по крайней мере могли бы продержаться — я имею в виду, в сносном положении.
Док сказал, что до сих пор они вроде бы и здесь выдерживают. Потом, очень терпеливо, он продолжал объяснять, что всегда лучше всего прятаться в том месте, которое кажется совершенно непригодным для человеческого обитания. Например, в водных норах: как она заметила, даже крысы обходили их стороной. А сейчас вот, продолжил он, в куче навоза. Если от этой гадости тошнит даже на расстоянии, кому придет в голову, что кто-то спрятался внутри ее?
Кэрол уныло слушала. Потом перестала. Перестала и думать. Как она догадывалась, лучше ей больше не жаловаться. Положение ее и так было достаточно неопределенным. Однако, в отличие от Дока, она не научилась мириться с тем, что была не в силах изменить, так что просто стала нечувствительной к этому. Ничего не видя, олицетворяя полную безжизненность, при которой время не имело уже конечного предела, равно как и не существовало его самого.
Они пробыли в навозной куче еще два дня и две ночи.
На третью Эрл пришел к ним без своей обычной поклажи — провизии.
— Закусите в доме, — объяснил он. — И приведете себя в порядок. Похоже, вы отправляетесь в путь.
Эрл торчал на крыльце, в окружении своры суетливых, злобного вида шавок. За кухонным столом сидели Ма, капитан судна, Кэрол и Док. Волосы Кэрол были коротко острижены. И она и Док были одеты в вязаные шапки с отворотами и помпонами, джинсы и свободно сидящие майки. По всем внешним признакам, они входили в команду капитана — наряду с тремя родственниками, которые стояли за его стулом, сияя, хмурясь, улыбаясь — в зависимости от обстоятельств, — в утрированном виде передавая выражение его лица. В данный момент они все хмурились.
— Но двадцать пять тысяч! — Капитан закатил глаза к небу. — Что такое двадцать пять тысяч за такой риск? Да это курам на смех!
— Так, значит, на самом деле ты не против риска, — сухо сказала Ма, — если только тебе за него достаточно заплатят. Так обстоит дело, Пит?
— Ну...
— Конечно так. Так что ты идешь на больший риск и получаешь большие деньги. В два раза больше, чем ты получал когда-нибудь раньше. И это более чем справедливая цена, больше ты не получишь.
Два пояса для денег лежали на столе. Ма открыла их и отсчитала равное количество из каждого.
Капитан продолжал возражать, театрально жестикулируя:
— Так дело не пойдет, сеньора! Сам-то я не против. Мы — старые друзья, а с друзьями человек не скупится. Но моя команда... — Он повернулся и покачал парням головой. — Видите? Они не станут этого делать! Они настаивают, чтобы...
— Кого ты дурачишь? — Ма засмеялась. — Эта рвань даже не знает, о чем мы говорим.
Капитан нахмурился, потом, совершенно изменив поведение, тоже засмеялся:
— Ну так что же, попытаться ведь всегда надо? Даже с друзьями — а как же иначе. Но теперь, когда мы пришли к договоренности... — Он потянулся за деньгами.
Ма накрыла их рукой, похожей на окорок.
— Ты их получишь, когда вернешься, — сказала она. — Когда до меня дойдет весть от этих людей, что они добрались туда, куда держали путь, целые и невредимые и со всем своим скарбом.