В каком-то смысле это, может, и правда. Я, во всяком случае, не мог это опровергнуть. Да и за то, что он вытащил меня из такой лажи, я был ему благодарен. Они танцевали, потом танцевали снова, я только обратил внимание, что челюсть у Мардж беспрерывно движется. Ну и ладно, я сижу себе – курю, выпиваю, думаю о том о сем. О чем только не думаю. В общем, врубился я, когда было полдвенадцатого. Мардж уходить не хотела, пришлось урезонивать ее, напоминая, как там чувствует себя Роберта. Гросс подвез нас до дому.
– Подожди минутку, – говорю я ему, – я сейчас вынесу тебе деньги за выпивку.
– Да брось ты, – говорит, а в голосе что-то такое подленькое. – Я что, не могу вас угостить?
– Мы оба зарабатываем на жизнь своим трудом, – говорю я. – И тебе деньги так же нужны, как и мне.
Он ничего не ответил. Мардж потом говорила, что я был «страшно холоден» и неудивительно, что он взбесился. Но я почему-то не думаю, что это как-то связано с тем, что произошло. Просто он увидел шанс обойти меня за мой же счет, и он сделал бы это, независимо от того, что я сказал или сделал.
Я принес деньги и буквально вытащил Мардж из машины. Мы стали подниматься к крыльцу. Потом вижу, Гросс останавливает машину и опускает стекло. Я остановился, подумав, что он что-то хочет сказать. Так оно и было.
– Спокойной ночи, товарищ, – бросил он, и подлый гогот еще преследовал нас, когда он дал газ и умчался.
Я схватил Мардж:
– Что ты наплела этому парню?
– Д-да ничего, Джимми. Я просто рассказывала ему про те книжки, которые читала, а он поинтересовался, с какой стати, ну, я и сказала ему, как ты оказался здесь...
Глава 24
Конечно, на следующее утро он не заехал за мной. Я был и сам уверен, что не заедет, и не ждал его. Я бы вообще не пошел, если б не боялся не пойти. Я был уверен, что, если я не приду, Гросс выболтает все, что ему известно (а из Мардж я так и не смог выбить, что она успела наговорить). Я считал, что, если я сам буду там, в пределах досягаемости, он дважды подумает, прежде чем нести что-нибудь. Тут я, кажется, просчитался. По крайней мере, физически я не шел ни в какое сравнение с Гроссом. Мой желудок ничего не принимал. Да его фактически и не было. Я пропускал пару стаканчиков чистого виски, но все застревало где-то на полпути и просилось обратно раньше, чем я пройду квартал.
Я без проблем прошел проходную и пошел внутрь. Было уже около семи, но на складе не видно ни души. Потом загудел гудок, я увидел Гросса, вернее, его голову, выглянувшую из-за стеллажа в дальнем конце. Я пристально посмотрел на него, и он бодро вышел на свет Божий. За ним выступали Мун, Мэрфи и остальные. Я подошел к своему столу и ждал. То есть принялся за работу. А что еще тут можно было поделать.
Все утро они как могли сторонились меня. Не считая, впрочем, Мэрфи. Часам к десяти он подошел изучить карточку. Глядя в нее, он процедил еле слышно:
– Я уезжаю в полдень. Если у тебя дома есть что-нибудь, от чего ты бы хотел отделаться, дай мне знать, я все, что могу, сделаю.
Ничего у меня не было. А если б и было, я не собирался попадаться на такие старые трюки. Во всяком случае, я решил, что это те самые трюки.
– Ладно. Спасибо.
В полдень я не вышел, хотя чертовски хотелось курить. Я боялся, что, если я буду расхаживать по двору, у меня будут слишком заметно трястись коленки. Да и здесь, внутри, я чувствовал себя в большей безопасности.
Пробило час. Два. Полтретьего. Час до конца. Я чувствовал, что так просто мне отсюда не выйти. Скорее небо обрушится, чем я выйду отсюда на волю. И вдруг все мне стало до лампочки. Страх как рукой сняло. Я уже напереживался и настращался выше крыши. Все вдруг куда-то провалилось. Может, с вами такое тоже случалось.
Три часа.
Зазвонил телефон. Мун взял трубку. Он старался как можно быстрее подбегать к телефону, потому что мать его совсем извела. Я взмолился, чтоб на сей раз это была не мама. Не то что бы это что-нибудь изменило, чему быть – тому не миновать, но мне страшно не хотелось, чтоб именно сейчас это была мама. Я бы не хотел уходить отсюда и чувствовать, что Мун ненавидит меня лютой ненавистью.
– Как насчет дефицита по крылу, Дилли? – спрашивает он со своей обычной флегматичностью. – Можешь подготовить?
Я киваю. А потом по той простой причине, что я привык, чтоб все было в порядке, что, пока я жив, я вечно буду все улучшать и доводить до конца то, что считаю надо довести до конца, говорю:
– Почему бы нам не увязать с этим поставляемые детали? Я тут все ломал голову, с какой стати мы попусту мучаемся с самолетными запчастями, когда у нас нет клепальных станков и всего такого прочего, чтобы соединять их в один комплекс?
– Отлично, – говорит Мун. – Ступай попроси Вейла дать отчет по их дефициту. – Поворачивается и, не говоря ни слова, уходит.
Я поднимаюсь с табурета и иду в отдел поставок. Вейл как раз взвешивает болты на весах. Баскен возится с мешками.
– Ты о чем, Красный? – говорит мне Вейл.
– Мне нужен отчет по дефициту на крыло, – говорю я.
– А на кой черт тебе, Красный?
– Нужно, чтобы...
– Чтобы послать в Россию, так, Красный?
– Послушай, – говорю. – Мун велел мне... – И при этих словах подпрыгиваю аж до потолка.
Поворачиваюсь, стоя чуть ни на карачках, задохнувшись от боли. Если б кто знал, какая адская боль от этих проклятых шишек. Сзади стоит Баскен с метлой в руках и тычет в меня концом палки, мерзко хихикая:
– Ха-ха. Чего это мы так распрыгались, Красный? Так, чего доброго, бомба вывалится из...
Вырвал я метлу у него из рук и что есть силы по голове. Вернее, метил по голове. Он повернул голову, и жесткий соломенный жгут стегнул его по физиономии, тут же брызнула кровь. Я, конечно, немедля пожалел о содеянном. Но Вейл не мог выбрать более подходящего момента, чтобы ляпнуть такое, от чего я окончательно потерял голову:
– Конечно, только и можешь, что на маленьких нападать!
Словом, я приложил и его. Но на этот раз точно по голове. И тут как из-под земли вырастает Гросс и всех отталкивает. Можно подумать, что он только этого и ждал, чтобы до всех добраться.
– Дайте-ка мне, ребята. Дайте-ка мне разделаться с этим красным сукиным...
Тут я его достал. Не метлой, а двухфунтовым мешком с болтами. Ума не приложу, как он остался жив.
И тут появилась охрана.
Глава 25
– Когда вы вступили в коммунистическую партию, Диллон?
– В конце 1935 года. Месяц не помню.
– Какие были мотивы?
– Обычные. Я был разочарован в двухпартийной системе.
– Никаких других соображений?
– Других? Если только хорошие беседы. Я слаб на хорошие беседы.
– Вам не платили за это денег?
– Вот уж наоборот.
Он был моложе меня, этот парень из ФБР. У него были светлые волосы, зачесанные со лба назад, а таких кротких голубых глаз я в жизни не встречал. Кроткие, пока ты не встретился с его пристальным взглядом. Тогда тебя внезапно осеняло, что в них есть что-то совсем другое.
– Диллон – это ваша настоящая фамилия? – спрашивает шеф заводской охраны.
– Вы видели мое свидетельство о рождении.
Шеф с силой стукнул передними ножками стула об пол и взмахнул всей пятерней:
– Я спрашиваю: Диллон – ваша настоящая фамилия?
– Пусть мистер Рейнолдс продолжает, – вмешивается Болдуин, нахмурясь.
– Вы говорите, что вышли из партии?
– Да. Весной тридцать восьмого года.
– Какие были причины?
– Дома из-за этого была вечная смута. Жена и дети у меня католики.
– Разве они не были католиками, когда вы вступали в компартию?
– Это была не единственная причина. Многие из тех, кого я лично знал, ушли. Без них все стало не так.
Рейнолдс посмотрел мне в глаза, и я не мог отвести взгляд.
– Каковы настоящие причины, по которым вы вышли?
– Я же сказал.
– Нет, не сказали.
– Ну ладно, – говорю. – К этому времени я стал здорово пить. И они не хотели иметь такого в своих рядах.
– Так вас исключили?
– Нет, но дали понять.
Шеф нагнулся в мою сторону:
– А не случись этого, вы бы и сейчас были в партии?