И все это из-за Боба. Из-за его беды. Вам сообщают о каком-то пятнадцатилетнем подростке, убившем соседскую девочку, — ее изнасиловали и придушили, — и вы говорите себе: «Ну, слава Богу, ко мне это не имеет отношения. Мой мальчик, может, и немножко распущенный, но… он никогда не терял рассудка, был нормальным обычным мальчишкой… никогда мой мальчик не мог бы совершить ничего подобного. В моей семье такого никогда не могло бы произойти. Он…»
Ваша жена не может поседеть за ночь, и ваш пятнадцатилетний отпрыск не может проделать того, что сделал его сверстник. Мысль до того нелепая, что вы только рассмеетесь, представив что-нибудь подобное. А потом…
— Ал, — шепнула Марта, — давай уедем отсюда!
— Как хочешь, — ответил я. — Только поговорим об этом завтра. Уедем куда угодно, хоть на край света.
Конечно, все это было пустой болтовней, и она это знала. Нельзя начинать сначала в моем возрасте, да еще и сносную работу найти. И денег у нас нет. Мне пришлось заложить дом, чтобы оплачивать адвоката. Ничего стоящего у нас больше не осталось.
Да и не дал бы нам ничего переезд. Потому как люди всюду похожи, говорят и поступают одинаково — так же сплетничают и так же не доверяют друг другу.
— Ал, — шепнула Марта, — он ведь не делал этого, правда?
— Конечно нет. Даже думать смешно.
— Я знаю, он не делал этого, Ал!
— И я. Мы оба знаем.
— Но как, ведь не мог же он! То есть ну как же он мог, Ал?
— Не знаю, — сказал я, — да и не важно. Не делал он этого, и точка. Марта, пора кончать. Давай прекратим в этом копаться, и говорить об этом, и… и…
— Конечно, милый. Больше ни слова. Мы оба знаем, что он не делал этого, не мог сделать. Господи, Ал! Как же мог наш Боб…
— ЗАТКНИСЬ! — заорал я. — Прекрати!
Кончилось все как обычно. Мы повторяли друг другу тысячу раз — и что он не делал, и что не мог сделать, и что даже думать об этом дико. И пошли спать, и всю ночь мне казалось: Марта мечется, словно в бреду. А наутро я ловил на себе ее встревоженный взгляд, и она спрашивала, как я спал. Видно, я тоже бредил во сне.
Так-то вот…
Наверное, надо было начать не так. Может, подобные вещи тянутся издавна, со времен задолго до вашей женитьбы или появления сына по имени Боб. И ничего-то вы с этим не можете поделать — не в ваших это силах. Дела идут своим чередом, пока вы вдруг не остановитесь и не оглянетесь на себя с испугом. И подумаете: «Господи, да ведь это не я. Как только мог я влипнуть в такое?» Но вы продолжаете идти дальше, не важно — в страхе или в ненависти, ведь вам просто нечего сказать. Не столько вы владеете ситуацией, сколько она вами.
Не сочтите за оправдание, просто я имею в виду, что, может, надо было начать с кого-нибудь другого. Или с других. С моих родителей, к примеру. Или с ее родителей. А то и с людей вовсе посторонних. Не знаю. Трудно сказать, с чего лучше начинать. Так что буду уж продолжать как есть.
Наверное, стоит вернуться к тому дню, когда все случилось. А вдруг, начни я рассказывать все как было с самого утра, я что-нибудь и заприметил бы.
Я так делаю иной раз у себя на работе, в компании отделочных материалов Хенли. Когда у меня баланс не сходится даже на несколько центов, я подымаю все документы, относящиеся к делу, и начинаю заново сверять цифру за цифрой. И рано или поздно нахожу ошибку. Всегда. При условии, конечно, что время не слишком упущено.
Ну так вот, я уж говорил, что неплохо тогда выспался и хорошенько позавтракал. В тот день мы с Бобом завтракали вместе, я даже над ним немножко подтрунивал, на что у меня обычно не хватает ни времени, ни желания; а потом по дороге в школу часть пути до станции он прошел со мною.
Мы давненько так не делали. Собственно, я даже не могу припомнить, когда это было в последний раз. Вот раньше, когда он учился в начальных классах, мы почти каждое утро вместе ходили. Из-за этого Боб являлся в школу раньше положенного, но все равно настаивал, чтобы Марта его будила, и расстраивался, если я уходил один.
Ну ладно, это было пару лет назад. А может, и раньше. Он тогда учился классе в шестом и не только провожал меня по утрам, но и встречал вечером. Казалось, ему больше нравилось проводить время со мной, чем со своими ребятами. Многие это замечали. Помню, как-то весной приезжала мать Марты и удивлялась такому папиному сынку.
Хорошая была женщина мать Марты. Она умерла — постойте, да, в июне сравняется шестнадцать месяцев. Нет, пятнадцать. Я почему так запомнил — похоронное бюро растянуло оплату на двенадцать равных счетов. Но не станем вдаваться в подробности. Она была достойная старая женщина, и я охотно сделал все, что мог.
Да, так вот Боб обычно и поступал. Между прочим, в военные годы заказы на стройматериалы так и сыпались, только выбирай. Да, тогда все было по-другому. Работал я вполовину против нынешнего, а получал почти вдвое больше. Требовалось мне уйти пораньше — я уходил. Не больно часто, но Хенли никогда насчет этого даже не пикнул.
Раз я взял целый выходной, в пятницу. Мы с Мартой и Бобом отправились в город в четверг вечером, с тем чтобы остаться там на весь уик-энд — пятницу, субботу и воскресенье. Три дня и четыре ночи. Я забронировал в приличном отеле пару смежных номеров, но мы там только спали. Во всяком случае, Боб и я. Марта сказала: «Ну, мужчины, мне с вами не по пути», так что мы ее оставляли отдыхать и гуляли сами.
Утром в субботу отправились мы позавтракать. Я поспорил с Бобом, что съем больше блинчиков, и мы умяли по три порции каждый, прежде чем согласились на ничью. По девять блинчиков, заметьте, не считая масла и сиропа. Теперь я бы этакого не осилил.
Потом мы пошатались по магазинчикам; я запасся мелкими деньгами. Когда все они были истрачены — примерно к полудню, — мы неплохо перекусили в итальянском ресторанчике, а затем забрели в тир. Там я прямо завелся. Мы с Бобом стали соревноваться, покуда я первым не спохватился, что мы уже просадили двадцать долларов. А в ту пору это были хорошие деньги, так что Боб даже немного встревожился.
— Черт, — сказал он. — Мать, наверно, с ума сойдет.
— Не сойдет, — ответил я. — Если только мыслей не читает.
Боб озадаченно на меня взглянул. Я подмигнул ему. А потом улыбнулся, и через секунду он мне улыбнулся в ответ. И делу конец. И не надо мне было просить его помалкивать о деньгах. Он это вмиг понял. Может, и не стоит об этом говорить, но такого сообразительного парнишки я не видывал.
Короче, мы там славно провели время. В понедельник утром отвез я их на станцию, мы там позавтракали перед поездом. Марта меня спросила, не боюсь ли я опоздать на работу.
— Ну опоздаю. И что?
— А вдруг мистер Хенли что-нибудь скажет?
— Хорошо бы. Пусть только попробует, я его живо пошлю куда надо.
У Боба глаза стали как блюдца. Он смотрел на меня так, словно я Джон Салливан [1]или что-то вроде.
Не скажу точно, когда он стал меняться, но где-то после войны. Вначале не сильно — так, вроде начал меня избегать и больше помалкивать, если я рядом. А когда я с ним заговаривал, все принимал в штыки. Стоило мне сказать, чтобы он получше занимался или не забыл причесаться, — он сразу ерепенился. И все мои просьбы были как об стенку горох.
Так все и шло — он рос и становился все упрямее, а как-то пару лет назад — когда ему исполнилось тринадцать и он переходил в среднюю школу — он изменился совершенно.
Для меня то было довольно тяжелое время. Вы, верно, думаете, что после войны много строили, — да, так оно и было. Но большей частью строили дома, а на них особых денег не заработаешь. Нет, ну, разумеется, зарабатывали, но совсем не так, как раньше. Даже нынешнее коммерческое строительство сильно отличается от работы по государственным контрактам. Теперь вы приходите и говорите: я для вас делаю вот это и вот то — с вас стоимость плюс десять процентов. Скажете это, и лучше сразу сматываться, пока в вас чем-нибудь не запустили.