– Я разберусь с этим. Найду работу.
– Ты собираешься испоганить свою жизнь. Ради чего?
– Ради чего? Ради нее, – огрызнулся я, указав на ребенка.
– Она не…
– Заткнись, Джекс, – жестко ответил я. – Молли бросила ее, а через год и суд это докажет. Я все проверил. Я смогу вписать свое имя в ее свидетельство о рождении. Молли должна была это сделать, но через год это не будет иметь никакого значения.
Джексон не отрывал от меня взгляда.
– Ты должен закончить учебу, Сойер, сдать экзамен – с первого раза – иначе что случится с твоей работой на судью Миллера? Можешь попрощаться с ней. Ты потеряешь шанс на эту должность и на все, ради чего столько трудился.
Я скрипнул зубами. Он и в этом был прав. Я так четко и конкретно расписал каждую ступень своей жизни. Закончить Гастингс, сдать экзамен, получить должность помощника у судьи Миллера, начать карьеру в уголовном отделе и, возможно, баллотироваться на пост окружного прокурора. Кто знал, где я мог оказаться дальше? Я взглянул на Оливию, осознав, насколько сильно мне всего этого хотелось.
Но я хотел и быть рядом с ней.
Более того, все мои поставленные цели будут разбиты в пух и прах, если тайна ее жизни будет преследовать меня на каждом шагу.
Джексон прочел все это в моих глазах. И провел рукой по своим коротко стриженным волосам.
– Сойер, я люблю тебя и понимаю, почему ты считаешь это правильным выбором. Но каким бы тяжелым тебе все это ни казалось… Будет в миллион раз сложнее.
– Я знаю.
– Нет, ты думаешь, что знаешь. Моей матери приходилось работать на трех работах, по одной на каждого ребенка. Три работы, чтобы прокормить семью и обеспечить крышу над головой, не говоря уже о какой-то там юридической школе.
– Но она сделала это, и сейчас ее младший сын оканчивает юридический, – ответил я. – Она гордится тобой. Мне хотелось бы думать, что и моя мама гордилась бы мной.
– Определенно, чувак, – тихо согласился он. – Уверен в этом.
Я стиснул зубы, чтобы хоть как-то заглушить старую боль, запертую глубоко внутри. Пьяный водитель убил мою мать, когда мне было восемь. Если бы мне платили каждый раз, когда я думал, что она гордилась бы мной, этого хватило бы, чтобы покрыть обучение в Гастингсе.
Джексон вздохнул и покачал головой.
– Не знаю, с чего начать.
– Оливия моя, – сообщил я. – Это все, что я знаю. И на мне лежит ответственность за нее.
Выражение лица Джексона немного смягчилось, и слабая улыбка тронула уголки его губ.
– Должно быть, я оказался в Зазеркалье.
– Я с тобой. – С души словно свалился тяжелый камень, и волна незнакомых, сильных эмоций буквально поглотила меня.
Моя дочь.
– Так ты собираешься мне помогать или как? – хрипло спросил я. – Кое-кто только что рассказывал мне о тяжелой доле родителя-одиночки.
– Опять твоя исключительная память, – улыбнулся Джексон, но улыбка быстро сошла на нет. – Тебе придется съехать, ты же понимаешь, да? Ребята не собираются вступать в сообщество «Трое мужчин и младенец». Кевин уже паникует, что мы теряем репутацию.
– Я найду новое жилье.
Джексон еще несколько мгновений смотрел на меня, затем, выдохнув, рассмеялся. Он снял детскую сумку с моего плеча и перекинул ее через свое.
– Господи, какая тяжелая. Ты сумасшедший сукин сын.
– Спасибо, Джекс, – я вздохнул с облегчением.
– Да-да, только не звони мне в два часа ночи, расспрашивая про коклюш или… как его там? Родничок?
Я рассмеялся, но порыв холодного ветра Сан-Франциско унес мой смех прочь.
Поправив ребенка, я посильнее прижал ее к себе.
– Пойдем домой.