Итта Элиман
Сейчас Леночка придет!
Есть люди неброские, а есть такие, что тянут взгляды, в узлы наматывают, в перламутры ткут. И все как-то с любопытством: «Надо же, ну почему она? А что в ней? Ах!» И конечно, уже долго не забудут.
И что в ней было? Многое. Во-первых — красота, а во-вторых — женственность. Это, знаете ли, уже ого!
Шейка тоненькая, прическа высокая, глазки яркие, добрые, у височка всегда русая завитушка, в ушках — что-то трогательное, необычное, финифть там или топазы. И талия, тоненькая, гибкая, туго затянутая, так, что хочется руки положить. Веселая, как ребенок, кокетливая просто, необязывающе.
Бывало, скажет кто: «Сейчас Леночка придет!» И у всех лица теплеют.
А после ее ухода: «Ах, какая! Ах!» И трескучая зависть помечется, да, не найдя места, схлынет. К чему придраться? Не к чему абсолютно!
Все при ней. Все, кроме счастья. Это Леночку немного оправдывало, примиряло с другими, менее яркими лицом.
И жених сыскался Леночке, почти королевич Елисей. Сыскался-то сыскался, но не женился. Бегал видать за ветрами да лунами. Леночка ждала, безобидно и доверчиво улыбаясь. И все в нее влюблялись и все желали, но никто не решался. Боялись видать сломать, а то думали — не по зубам. А кто поумнее, видел — любит Леночка Елисея, тихо и просто — на всю жизнь. Вот и разрешали цокать каблучками по паркету, и искренне радовались ее красоте. Потому что если на весы положить: вот она — красота, а вот — маленькое человеческое счастье, так неизвестно еще, что перевесит.
Ну, а когда узнали, что Леночка бросила своего Елисея, вышла за известного немолодого уже пианиста Груздева и уехала с ним в Цюрих, все тотчас ахнули: Как?!
Как! И всплеснули руками, и позвонили знакомым, тем, кто еще не в курсе, и осудили, и припомнили, и обиделись. Посудачили, да и позабыли, ушли в океан жизни, каждый из своей лодки вычерпывая воду, законопачивая дырки, починяя стареющие с годами паруса, забыли, лишь иногда, случайно встречая похожий запах духов, вспоминали: Леночка! И по привычке улыбались. Первое время кто-то даже пробовал шутить: «Сейчас Леночка придет!» Но как-то вскоре ушло.
А Леночка меж тем ехала со своим Груздевым в европейском экспрессе на гастроли в жаркую страну Португалию и улыбалась заре. Улыбалась по-прежнему наивно и нерадостно.
Десять лет так поезди — надоест. А можно и не ездить, но Груздев обидится. Леночка никого обижать не умела.
Все ждала. Ей чудилось, что счастье — это некая будущая точка, миг, день или утро, когда все ладится, когда ты идеальна и всё вокруг тебя идеально, всё любит, стремится, вертится вокруг тебя. К этому мигу стоит плыть, пусть долго и серьезно, переживая бури и толкаясь в тихих гаванях, теряя, разменивая, только плыть, чтобы непременно добраться.
Не получалось. Леночке казалось, что ее лодка попала в чужое течение и все время плывет не туда. Интересный Груздев с годами потускнел, осточертел, променял ее, молодую, на рояль и славу со всеми удобствами. Привык к ее красоте, перестал восхищаться. Но Леночка не могла уйти. Некрасиво как-то, невежливо. Она была щепетильна, и если уж начинала красить глаза, то нипочем не оторвется, пока не выкрасит оба. Мало ли что — все должно быть гармонично. Взялась жить — живи.
Леночка брала альбомы и смотрела репродукции великих картин, сверяла с ними свою жизнь и оставалась недовольна. Мало бури, мало Помпеи, мало.
Сидела грустная, блуждала взглядом по роскошной квартире, разглядывала флаконы на туалетном столике. Дорогие духи, дорогие солнечные блики в перстнях. Смотрела медленно, лениво. Торопиться-то некуда. Обед в ресторане, ужин пропустить. Было время грустить.
Нальет травяного чая, положит сметану на лицо и думает об Елисее. Где он? Что? А могло быть?
Да известно что — могло. Но ушло. Звонила уж не раз. Трубку брала женщина и вежливо спрашивала: «Алло? Кто это? Перезвоните, пожалуйста, ничего не слышно!» А издалека, словно из несбывшейся украденной жизни — детский плач.
Леночка аккуратно клала трубку, потому что бросать не привыкла и тихо плакала. По щекам молочными реками бежала сметана и капала на шелковый халатик. Хотелось шоколаду, но фигуру следовало беречь, незачем, просто так, по привычке. Леночка хрустела рисовым хлебцом, без масла, без сахара, без вкуса. Ей казалось, что поезда, концертные залы, банкеты и ее неотразимая талия в тугих шелках — все это рисовые хлебцы, продукт китайского шпионажа.
Она звонила школьной подруге Аньке, говорила о пустяках, хотя понятно — хотела говорить о детстве. Анька это понимала и тоже хотела, но у нее были дети, двое. Маринка поссорилась с парнем и что-то орала по мобильнику. Анька думала — Португалия, море, жара, бананы-кокосы. И вспоминала — надо дать Петьке банан. Он маленький, ее Петька, дохлый, ничего не ест, только бананы.