Обернувшись к Генри и Анне, миссис Перти превратилась для них в зеркало — показала паре их собственные отражения. Такими, какими они сами себя прежде ни разу не видели и увидеть не ожидали: невероятно могущественными. Да, они живут и будут жить гораздо комфортнее, имеют и будут иметь удовольствия куда дороже, нежели доступны большинству людей, однако им прежде и в голову не приходило, что они могут быть куда могущественней.
Благоговению миссис Перти имелось лишь одно объяснение: женщина благоговела перед их силой.
— Приятно… Приятно познакомиться, — проговорила она, не сводя с пары взгляда. — Доброй ночи вам.
На том она отступила к себе в комнату и захлопнула дверь.
Дом и лаборатория Стэнли Карпински, специалиста по промышленной химии, представляла собой одну-единственную, продуваемую ветром чердачную комнату, нутром похожую на ствол дробовика. С обоих торцевых концов комнаты имелось по узенькому окошку, дрожащему в слабенькой раме.
Потолок был деревянный, образованный скатом крыши. Имелись полки, прибитые к стене прямо между оголенными распорками. На них стояли скудные пищевые запасы, микроскоп, книги, емкости с реагентами, пробирки и колбы…
Ровно посередине комнаты располагался стол темно-красного дерева с ножками в виде львиных лап. На столе стояла лампа под абажуром. Это и был лабораторный стол Стэнли Карпински, заставленный сложной системой кольцевых штативов, колб и стеклянных трубок.
— Говорите шепотом, — попросил Карпински, зажигая свет над столом. Прижав палец к губам, он многозначительно кивнул в сторону кровати у самого ската крыши. Кровать была настолько утоплена в тени, что не укажи на нее Карпински, Генри с Анной ее вовсе бы не заметили.
На кровати спала мать химика.
Женщина не пошевелилась. Дышала она медленно и каждый раз, выдыхая, словно бы говорила: «Вы-ыыы».
Карпински коснулся аппарата на столе со смесью любви и ненависти.
— Об этом, — прошептал химик, — в спортивном клубе сегодня все и говорили. Все — акулы финансов и промышленности — не имели других тем для разговоров. — Он вопросительно поднял брови. — А ваш отец, — обратился Карпински к Генри, — уверял, что оно поможет мне разбогатеть, ведь так?
Генри выдавил улыбку.
— Скажите, что да, — подсказал Карпински.
Генри и Анна не ответили из опасений вовлечь своих отцов в невыгодное предприятие.
— Да разве вы не видите, что это? — вопросил Карпински. Широко раскрыв глаза, он походил на фокусника. — Разве для вас это не очевидно?!
Переглянувшись, Генри и Анна покачали головами.
— Это то, что помогло сбыться мечтам моих отца и матери. То, что сделало богатым их сына. Подумайте, ведь они были нищими в чужой стране, даже не умели читать и писать на вашем языке. Но они тяжело трудились на земле обетованной. Каждый сбереженный цент вложили в образование своего сына. Они отправили его не только в школу, но после и в колледж! А потом — в магистратуру! И вот посмотрите, разбогател ли он?!
Чересчур юные и неискушенные Генри и Анна не распознали тона Карпински, не восприняли ужасной сатиры. Напротив, на его аппарат они взирали серьезно, готовые поверить, что он и правда поможет сколотить состояние.
Карпински какое-то время смотрел на них, ожидая реакции. И вдруг разрыдался. Хотел было схватить аппарат и швырнуть его о пол, но в последний миг опомнился — удержал одну руку другой.
— Мне что, по слогам повторить? — зашептал он. — Мой отец угробил себя на работе, чтобы обеспечить мне будущее; теперь и мать умирает по той же причине. А я — при своем образовании и степенях — не могу даже посудомоем устроиться!
Он снова потянулся к своему аппарату — вновь готовый разбить его.
— Вот это? — с тоской в голосе произнес Карпински и покачал головой. — Не уверен. Оно может оказаться и всем, и ничем. Нужны годы и тысячи долларов, чтобы проверить. — Он отвернулся в сторону кровати. — У моей матушки нет этих лет, чтобы увидеть, как я достигну успеха. Она и нескольких дней не протянет. Завтра ей ложиться в больницу на операцию, и врачи говорят: поправиться шансов немного.
Женщина вдруг проснулась. Не двигаясь, она позвала своего сына по имени.
— Так что сегодня пан или пропал, — произнес Карпински. — Стойте тут и смотрите на аппарат с восхищением, словно ничего прекраснее в жизни не видели. Матушке я скажу, что вы миллионеры и пришли купить его у меня за целое состояние!
Он опустился у кровати на колени и на польском радостно сообщил матери добрую весть.
Генри с Анной подошли к аппарату, застенчиво уронив руки вдоль бедер.
Мать Карпински тем временем села на кровати и громко заговорила.
Генри лучезарно улыбнулся, глядя на аппарат.
— Какая прелесть, правда? — сказал он.
— О да… Я согласна с тобой, — ответила Анна.
— Улыбайся! — велел Генри.
— Что?
— Улыбайся… Изображай радость! — Генри впервые командовал Анной.
Пораженная, она все-таки улыбнулась.
— Он гений, — сказал Генри. — Изобрел такую вещь.
— Он с ней разбогатеет, — добавила Анна.
— Матушка должна им гордиться.
— Она хочет поговорить с вами, — сказал Карпински.
Генри с Анной приблизились к изножью кровати, на которой молча, но излучая радостный свет, сидела мать химика.
Карпински тоже светился, светился сумасшедшей радостью. Его обман окупается с лихвой! И невероятным образом. Мать получила долгожданную награду за годы чудовищных лишений. Радость, которую она испытала в ту минуту, со скоростью света полетела обратно в прошлое, озаряя собой каждый миг тяжкой доли.
— Представьтесь ей, — попросил Карпински. — Настоящих имен можете не называть, разницы нет.
Генри поклонился:
— Генри Дэвидсон Меррилл, — представился он.
— Анна Лоусон Гейлер, — назвалась Анна.
Они постыдились называться подложным именами. В конце концов они совершили по-настоящему прекрасный поступок. Первый, достойный внимания Неба.
Карпински уложил матушку, вновь повторяя для нее глухим голосом радостную новость.
Она закрыла глаза.
Генри и Анна, сияя от счастья, на цыпочках отошли от кровати в сторону двери.
И тут в комнату ворвались полицейские.
Их было трое — один с пистолетом, двое — с дубинками. Они схватили Карпински.
Сразу же вслед за полицией вошли отцы Генри и Анны. Они буквально обезумели от страха за своих чад, как если бы с детьми случилось или может случиться нечто ужасное. Родители сообщили в полицию, что детей похитили.
Мать Карпински села на кровати. Последнее, что она увидела в жизни, был ее сын в руках у полиции. Застонав, она испустила дух.
Минут десять спустя Генри, Анна и Карпински уже не были частью одного действия, они даже не находились более в одной комнате или же, говоря поэтически, в одной и той же вселенной.
Карпински вместе с полицейскими безуспешно пытался вернуть к жизни свою матушку. Изумленный Генри покинул дом, а пораженный и напуганный отец шел следом, умоляя остановиться и выслушать его. Анна ударилась в слезы и ни о чем более думать не могла. Отец легко вывел ее на улицу к поджидавшему авто.
Шесть часов спустя Генри все еще шел. К тому времени он добрался до окраины города. Наступил рассвет. Генри сотворил любопытные вещи со своим вечерним нарядом: выбросил черный галстук, запонки и пуговицы. Закатал рукава сорочки и сорвал с себя накрахмаленную манишку, чтобы сорочка смотрелась как обычная рубашка, расстегнутая у горла. Некогда блестящие черные туфли приобрели цвет городской грязи.
Выглядел Генри как молодой бомж, которым и решил стать. В скором времени его подобрала патрульная машина и отвезла домой. Генри никого не желал слушать, ни с кем не желал общаться по-человечески. Ребенком он быть перестал, и речь его напоминала речь грубого мужика.
Анна плакала, пока не уснула, а после — почти в то же время, когда домой привезли Генри, — она пробудилась, чтобы вновь разрыдаться.