— ...Отказавшись от своей родины, подарившей миру Гете, Шиллера, Канта, Маркса, Тельмана, этот, с позволения сказать, человек всю свою жизнь отдал предательству, шпионажу и диверсиям, прячась за фамилиями то Флейшмана, то Смита, то, наконец, Федотова. Порожденный и вскормленный фашизмом, он в годы войны под кличкой Джон предавал германский народ, под кличкой Марс — другие народы, а под обеими — рьяно вел самую подлую и жестокую антисоветскую подрывную деятельность.
Оператор перевел камеру на скамью подсудимых. На ней за дубовой балюстрадой сидел под конвоем солидный, благообразный мужчина, которого еще недавно все называли товарищем и величали Николаем Николаевичем. А прокурор продолжал:
— Вот он сидит перед вами, граждане судьи, — благообразный, импозантный, с лицом праведника и холеными чистыми руками. Не верьте их чистоте! Она так же лжива, как весь облик этого оборотня. На этих руках — и ее не отмоешь! — кровь тысяч немцев, французов, англичан, шведов... а более всего — советских патриотов!
Камера снова вернулась к прокурору.
— Граждане судьи! Я обращаю ваше особое внимание на один эпизод преступной деятельности подсудимого. В разгар Великой Отечественной матерый шпион-диверсант из псарни Канариса, этот самый Марс, со своими подручными был заброшен в наш тыл с важным поручением...
ГВАРДИЯ НЕ СДАЕТСЯ!..
В самые черные дни Ленинграда моряки легендарного Балтфлота несокрушимым заслоном ограждали Финский залив, защитив с моря колыбель революции. И продолжали стоять, героически сражаясь и готовясь к генеральному контрнатиску. Но пока еще приходилось трудно...
Энская военно-морская база флота постоянно подвергалась остервенелым налетам бомбовозов люфтваффе. В небольшом, еще недавно таком строго-красивом морском городе рушились дома, вспыхивали пожары, нарушались коммуникации... Во время и после бомбежек, бывало, прерывалась связь, от осколков и под обвалами зданий гибли линейные связисты, посыльные, порученцы, офицеры связи, строевые офицеры и матросы на кораблях и береговых объектах. Штабы на какое-то время порой теряли прямые контакты с некоторыми своими «хозяйствами», не получали оперативной информации о происходящем, не ведали о судьбе того или иного офицера, группы моряков, а то и подразделения. Потом, конечно, связь возобновлялась, обстановка уточнялась, судьбы узнавались — тот в госпитале, эти погибли, тех завалило...
К бомбежкам давно привыкли. Точнее сказать, притерпелись — привыкнуть к ним невозможно. И сегодня все довольно спокойно отнеслись к очередной воздушной тревоге. Под вой сирен город покрылся зеленовато-серыми дымами. Прицельное бомбометание стало невозможным. С трудом прорвавшиеся, обозленные асы люфтваффе, шарахаясь от зениток, сыпали бомбы наобум — авось да угодит какая в значительную цель!
Будто прячась от бомбежки, в арке уже разбитого дома стояли двое — офицер и матрос с автоматом. Глядя на тягучие пласты маскировочного дыма, матрос потянул носом и сплюнул:
— Ну и запашок, сволочь! Трупы жгут — приятнее пахнет.
— Труп врага всегда хорошо пахнет! — усмехнулся офицер.
— Это, конечно, фюрер сказал? Гениально!
— Фюрер, конечно, сказал бы — не упреди его римский император Вителлий. Еще до нашей эры, — ответил офицер, не сводя глаз с малоприметного особняка, где разместился отдел формирования.
Несмотря на бомбежку, из него нет-нет да и выходили моряки. Другие, прибежав, входили, отряхивая пыль. Где-то неподалеку прогрохотала серия бомб.
— Эх, сейчас бы самое времечко! — подосадовал офицер.
Он нервничал, но деловито, осмысленно, как азартный, но расчетливый охотник в засаде.
Из особняка вышли трое — офицер и два матроса. Посмотрели вверх, помедлили и зашагали по уличке.
— Вот они! — выбросив руку, указал матрос в засаде.
— Точно?
— Точно. Наперерез?
— Не следом же идти! Держи... — сунул офицер матросу нарукавную повязку «патруль». Сам натянул такую же. — Пошли. Быстро!..
Три моряка с тощими вещмешками свернули в переулок, который и в спокойные-то часы оставался безлюдным. Однако именно тут, как на грех, напоролись сейчас на патруль.
— Товарищи моряки, в укрытие!
— Пошли, пошли, ну их!.. — бросил офицер своим спутникам, но патрульные пересекли мостовую и преградили путь.
— Вы что, не слышите? Приказа не знаете? Воздушная тревога.
— Брось, старлейт, — миролюбиво сказал равный по званию. — У нас срочное предписание, на корабль опоздаем.
— Предъявите. И личные документы тоже.