— За борт бросились... — решил Рындин. — Вот даже как...
Лейтенант покачал головой:
— Нет, командир, с ними исчез и один спасательный плотик.
Рындин все понял.
— Возьми нашатырный спирт, лейтенант, — сказал он, — ступай в машину и попытайся поднять вахту. А пока хоть следи за приборами да исполняй команды с мостика. Больше некому.
Боцмана поставил на руль. Самому нестерпимо захотелось минуту-другую побыть одному — собраться с мыслями, прогнать растерянность. Можно было ожидать чего угодно, только не такого!
Рындин вышел на крыло мостика. Там его настиг доклад боцмана:
— Командир. Слева по носу — корабли противника!
На базе в штабе все были встревожены: уже утро, а никаких известий с «Флинка» нет! А Рындин не такой офицер, чтобы нарушить приказ. Значит, что-то случилось. Что? Если даже самый внезапный и безнадежный бой — у Рындина не могло не найтись минуты, чтобы передать хотя бы одну фразу: «Веду бой в таких-то координатах». Значит, другое. Либо мина, либо торпеда...
По радиотелефону адмиралу позвонил командующий. Коротко спросил:
— Как «Флинк»?
Адмирал ответил. Командующий промолчал. Адмирал отлично представил себе Ленинград, улицу Попова, громаду Электротехнического института, притулившуюся к ней старую церковню, а под нею — командный пункт КБФ, командующего с телефонной трубкой в руке. Адмирал знал, о чем сейчас думает командующий. Он думает — высылать немедленно асов генерала Самохина на поиск «Флинка» или нет? Выслать — по сути, подвергнуть риску еще и экипажи самолетов. Ведь даже неточных координат нет — куда лететь, где искать?..
В трубке послышался вздох.
— Если что узнается — немедленно сообщите, — сказал командующий и положил трубку.
Быстроходные немецкие миноносцы отрезали «Флинку» путь к своим и, отжимая его все дальше на зюйд, ближе к берегу, вынуждали сдаться.
Сигнал боевой тревоги вернул многим силы. Все, кто мог еще сражаться, встали на свою последнюю боевую вахту.
С миноносца просигналили предложение добровольно спустить флаг и дали пять минут на размышления. «Флинк» простоял в дрейфе это время, а затем просигналил ответ, вызвав необузданную ярость гитлеровцев.
Уже прижатый к самому берегу, «Флинк» вдруг самым полным помчался вдоль береговой кромки, извергая дым. Море блаженствовало в полном штиле, Балтику нежно грело солнце. «Флинк» мчался, клубя коричнево-черную дымовую завесу. Растянув ее на несколько миль, он вдруг круто развернулся на обратный курс и скрылся в дыму.
Гитлеровские «тевтоны» Балтики» презрительно пожали плечами: неужели советский офицер надумал, прикрывшись дымом, удрать с корабля вместе с командой на берег? Болван! Там же береговая оборона не даст им и шагу ступить — всех тут же возьмут в плен или расстреляют.
Ласковый бриз медленно развевал зыбкую гряду дыма. Отделяясь от воды, она светлела, редела... И когда наконец растаяла — море оказалось зеркально чистым и пустым! «Флинк» исчез... Где именно, на каком кабельтове этих миль он затонул — поди теперь узнай!
Погожим прохладным утром подполковник Рязанов, проходя через городской парк, был остановлен приветствием:
— Петр Петрович, здравствуйте!
Подполковник посмотрел: на скамье, с книгой и тетрадью на коленях, сидела Лида Рындина. Он присел рядом, поинтересовался, чем она увлечена.
— Органическая химия. Такая трудная!.. — Лида спохватилась: — Ой, Петр Петрович, вы же не знаете: я поступаю в медицинский! Вот и зубрю...
— Молодцом! Рад за вас, очень рад. А как вообще жизнь?
— И не спрашивайте! — Лида даже зажмурилась, сияя. — Так все хорошо стало, что боюсь даже хвастать.
— Вот и прекрасно! Так и должно быть. Ну, не стану мешать вам, пойду. Желаю успешно сдать экзамены.
Лида улыбнулась, но жестом остановила Рязанова и тихо спросила:
— Петр Петрович... как все же этот Федотов сумел все так устроить?
Рязанов мельком глянул на часы, закурил. Смущенно признался:
— Вот, опять курить стал... Я — лишь главное. Но сначала вот что. Вы думали: почему ваш отец и его гвардейцы погибли так, как они погибли?.. Давайте рассудим. Не станем говорить о том, что они могли вообще не погибать, а лишь уничтожить документы Михеева. Они погибли по-гвардейски, предпочтя смерть плену. Геройски! Но раз так, то почему, скажите, Лида, они не совершили свой подвиг, как «Стерегущий» и «Варяг», — гордо, открыто, прямо на глазах у презренного врага? Почему они погибли героями, но скрытно, спрятавшись за дымовой завесой?
— Не знаю, я как-то не думала об этом.