Все же чувство тревоги не оставляло Бобренка. Услышал какой-то шорох в конце коридора, поднял автомат и направил туда луч фонарика, но, увидев лишь волчью морду с оскаленными зубами и поблескивающими стеклянными глазами, тихонько выругался. Недаром же говорят — у страха глаза велики...
Бобренок возвратился в холл, но, услышав шум на втором этаже, метнулся к лестнице. Он прыгал через две ступеньки, боясь опоздать. Заметив просвет в дверях, бросился туда, на мгновение прижался к косяку, готовый выпустить автоматную очередь. Однако увидел лишь на фоне заполненных книгами массивных шкафов угодливо согнутую фигуру в халате.
«Библиотека», — сообразил и, не опуская автомата, вошел в комнату.
Мохнюк стоял боком к распахнутому окну и настороженно осматривался, будто в книжных шкафах кто-то мог спрятаться. Потом зачем-то выглянул в окно и спросил:
— Ночью на дворе еще холодно, почему открыто? Камердинер согнулся еще угодливее и ответил шепотом, словно доверял важную тайну:
— Книжный дух... От книг — нехороший запах, и я не терплю его.
Мохнюк хмыкнул в ответ, но спорить не стал.
— Подождите тут, — приказал он камердинеру, а сам, подмигнув Бобренку, выскользнул из библиотеки. В коридоре сказал приглушенно: — Вы ничего не заметили в библиотеке?
Бобренок отрицательно покачал головой.
— А что?
— Запах... Пахнет табаком, будто совсем недавно курили. И окно открыто...
— У меня насморк, — сказал Бобренок. — А вы точно уловили?
— Несомненно.
— Может, старик курит?
— Может, и курит...
Бобренок поднял указательный палец.
— Вот-вот, старлей, мы его пощупаем. Кстати, в библиотеке нет пепельницы?
— Нет, я уже смотрел.
— Теперь осторожно. Скажите камердинеру: пусть остается там, остальные комнаты осмотрим сами.
На втором этаже было еще три спальни с ванными, в каждой аккуратно застеленные кровати, будто демонстрирующие свою нетронутость. В двух спальнях шкафы совсем пустые, в третьей, большей и лучше обставленной (видно, тут останавливался сам фон Шенк), висело несколько костюмов, лежали рубашки и свитеры. Все в идеальном порядке, выглаженное, без единой складочки, тут явно царил нежилой дух.
В ванной Бобренок открутил краны, теплой воды не было, но холодная потекла тонкой струйкой. Мохнюк осмотрел полотенца и убедился, что ими никто не пользовался. На полочках под зеркалами во всех трех ванных стояли флаконы с одеколоном, лежало нетронутое туалетное мыло.
Бобренок вздохнул разочарованно.
— Нет, старлей, — сказал он, — если бы тут кто-нибудь был, обязательно оставил бы след, а так, видите, все в неприкосновенности.
Мохнюк пожал плечами.
— Я же ничего не утверждаю...
Они возвратились в библиотеку. Георг так и стоял посредине комнаты, угодливо согнув спину и перебирая концы пояса. Не выказывал ни волнения, ни возмущения, лишь смотрел укоризненно.
— Я же говорил: никого нет, — пробурчал он, и впервые нотки неудовольствия прозвучали в его голосе.
Мохнюк задумчиво прошелся вдоль книжных шкафов, остановился возле бара, открыл его. Хрустальные рюмки и бокалы. Полные и начатые бутылки. Старший лейтенант взял бокал, посмотрел сквозь него на свет, даже понюхал.
— Может, господа хотят выпить? — заискивающе спросил камердинер. — Есть настоящий французский коньяк, или предпочитаете шнапс?
Мохнюк подошел к Георгу, спросил, пристально глядя на него:
— Кто пил из этого бокала? Видите, — поднес старику чуть ли не под самый нос, — еще даже не высох...
Камердинер потупил глаза.
— Извините, господа, — произнес он виновато, — конечно, этот коньяк не для меня, но такие времена и неизвестно, когда граф возвратится... Я и решил, что не помешает пропустить глоточек... Вы не осуждаете меня?
— Нет, — ответил Мохнюк и поставил бокал назад в бар. — Нисколечко.
— Заночуете тут?
Бобренок понял, о чем спрашивает камердинер, и энергично замотал головой.
— Должны ехать, — ответил он, — так и переведи ему: у нас еще много дел и вынуждены ехать. Но, возможно, скоро вернемся.
Он спустился по лестнице, не обращая внимания на камердинера и будто совсем забыв о нем, но в холле вдруг остановился, взял Георга за локоть и попросил:
— Не найдется ли у вас сигареты, уважаемый?
Тот поднял на него удивленные глаза, и Бобренок нетерпеливо бросил Мохнюку:
— Спроси!
Старший лейтенант перевел, и Георг, прижав руку к сердцу, словно в чем-то провинился перед чужеземными офицерами, жалобно протянул:
— Не курю, вот и нет. Да и вообще с табаком сейчас трудно, и граф фон Шенк не оставляет сигарет...
Бобренок, не дослушав, направился к выходу. Сказал громко, даже чересчур громко:
— Поехали!
Они миновали не оглядываясь освещенную часть парка перед ступеньками, зашагали по гравию дорожки и, услышав, как хлопнули двери охотничьего дома, остановились в кустах. И тут же Толкунов встревоженно прошептал:
— Ну?
— Никого, — ответил Бобренок, но сразу поправился: — Кажется, никого... — Подумал немного и приказал: — Миша пусть возвращается домой, а мы тут понаблюдаем. Не нравится мне...
— Что не нравится? — поинтересовался Толкунов. — Никого же не нашли.
Майор рассказал о табачном запахе и о подозрениях Мохнюка. Тогда капитан предложил:
— Надо окружить дом. А парня — домой. Пусть только передаст Виктору, что мы тут...
Миша, услышав, что его отсылают, попытался возражать, однако Бобренок лишь хмыкнул недовольно, и юноша понял, что решение майора окончательное. Но направился к калитке медленно, как будто надеялся, что еще окликнут.
Услышав шаги, Виктор включил мотор. Двигатель зарычал сердито и требовательно. Миша подумал, что он мог остаться хотя бы тут, возле «виллиса». Однако майор приказал вернуться домой, и он не имел права ослушаться. Но ведь должен еще передать шоферу, чтобы ожидал начальство, и, значит, мог немного задержаться и поболтать.
— Глуши мотор, — сказал Миша, опершись на капот, — потому что им там до утра загорать...
Виктор не удивился, повернул ключ зажигания и спросил:
— Набрели на что-то?
— Решили окружить дом... — прошептал Миша, придвинувшись к Виктору. — Наверно, там целая банда.
Он думал, что ошарашит шофера, однако Виктор только лениво потянулся и сказал вроде бы совсем безразлично:
— Наши и банду возьмут.
— Не может быть!
Шофер шмыгнул носом.
— Не твое это дело, — сказал сурово и пренебрежительно. — Тебе что приказано?
Пренебрежительность этого парня, чуть ли не ровесника, ошеломила Мишу. Он хотел в ответ съязвить, но вместо этого вдруг сказал жалобно:
— Отослали меня домой...
— Ну и топай, — ответил шофер безжалостно, — тут недалеко.
10
Валбицын сидел в кресле у открытого окна и крутил в ладонях бокал с коньяком. Кранке прикрыл колени шерстяным пледом, курил и молчал, только огонек сигареты выдавал его присутствие.
Валбицын допил коньяк, ощупал карманы, но, не найдя курева, попросил:
— Бросьте мне сигарету, гауптштурмфюрер, я забыл свою пачку внизу.
Кранке глубоко затянулся и не ответил. Подумал: этот Валбицын обнаглел до невозможности и надо поставить его на место.
Ответил холодно:
— Так кто вам мешает спуститься?
— А вы скряга, Кранке, — внезапно воскликнул Валбицын. — Правда, все немцы не отличаются щедростью, но чтобы пожалеть сигарету...
— Вы что-то сказали о немцах? — угрожающе переспросил Кранке. — Или мне почудилось?
— Нет, не почудилось. Я сказал, что вы — типичный скряга, гауптштурмфюрер.
— Еще три дня назад я расстрелял бы вас за такие слова, господин Валбицын.
— Три дня назад я не сказал бы такого.
— Демонстрируете свою независимость? Но учтите, вы все же зависите от меня. От меня и Краусса, — поправился он, — и мы можем оставить вас в приятном обществе Георга.