Раздался телефонный звонок — длинный, требовательный.
— Это, Григорий Силыч, я, Чернущенко...
— Слушаю, Миша.
— Появилось еще кое-что...
— Понятно. Сейчас буду. Где машина?
— Выехала за вами.
Он взял с письменного стола лист бумаги и крупно вывел на нем красным карандашом:
«ТАСЬКА, ТЫ БЕССОВЕСТНАЯ, ПРО ОТЦА ЗАБЫЛА. УСТЫДИСЬ И ПОЗВОНИ 1-13!»
Подумал, дописал:
«И ТЫ, ВАРВАРА, ХОРОША! ТАК ГОЛОДНОГО МУЖА ОБЕДОМ КОРМИШЬ?»
XI
Вот когда закрутилось все!
Чухлов вслух — в присутствии других — сказал Чернущенко:
— Силен ты у нас, Миша, и не в обиду остальным замечу — всем бы такими быть!
Лишний раз убеждался он в способностях и находчивости старшего инспектора угрозыска, его умении быстро, профессионально грамотно принимать самостоятельные решения, верно действовать в сложившихся обстоятельствах.
Оказывается, вот что произошло, когда он, Чухлов, расстался с капитаном неподалеку от «Голубого Дуная»...
Чернущенко возвращался в отдел. И вдруг увидел, что вдоль улицы, впереди него, идет Георгий Устюжин. Хоть Фимка говорила, что он с утра наклюкался, Гошка, будто нарочно опровергая своим видом ее слова, вышагивал ровно, прямо, одет был чисто — брюки с аккуратными стрелками, свежая тенниска, начищенные до зеркального блеска полуботинки. Загорелый, мускулистый, молодой — Фимке-то все сорок пять, а ему не больше тридцати.
Остановился Гошка у киоска, купил районную «Социалистическую новь» и «Советский спорт», быстренько, на ходу, просмотрел их и свернул к парикмахерской — маленькому подслеповатому домику, окруженному зарослями акации и бузины.
Чернущенко, потрогав на затылке отросшие волосы, чуть выждав, прошел туда же.
Парикмахер, которого все в Доможилове зовут Вадиком, хотя у него уже дети — школьники, как, впрочем, и его брата, портного, величают в поселке на такой же манер, Аликом, заканчивал брить старика. Гошка, дожидаясь, стоял у окна, опершись ладонями о подоконник, смотрел во дворик парикмахерской, где девушка развешивала на просушку выстиранные простыни и салфетки. Чернущенко, входя, заметил, что при виде его в Гошкиных глазах мелькнул испуг, однако он тут же совладал с собой, стал по-прежнему, равнодушно и скучающе, наблюдать за Вадиковой помощницей...
Затем побрившийся старик расплатился с мастером и освободил кресло; Гошка галантным жестом предложил капитану занять его:
— Моя милиция меня стережет... битте!
— Спасибо, — Чернущенко как можно приветливее улыбнулся, — не спешу. Зачем очередность нарушать!
И когда Вадик принялся обрабатывать буйную Гошкину шевелюру, роняя с ножниц на пол клочья рыжих волос, Чернущенко снял фуражку и осторожно положил на подоконник. Он прикрыл ею отпечаток ладони, оставленный Гошкой на пыльной крашеной поверхности. А сам, небрежно привалившись к дверному косяку, стоял и слушал разговор Гошки и Вадика.
— Что пил? — спросил мастер. — По запаху — «Стрелецкую».
— На той неделе, Вадик.
— Утром, Гоша!
— Ну, Вадик, профессор ты. А вроде сам не поддаешь, сознательно непьющий?
— Зачем брата моего спаиваете?
— Я? Алика? Проснись, Вадик! Хоть бы когда, гад буду, сто грамм вместе...
— Не дергайся, Гоша, прическу испортим... Не ты — супруга твоя. Он к ней в буфет — она наливает. Ему ж нельзя!
— У нее свое, а я по-своему, — зло обрезал Гошка. — Уловил, Вадик?
— Я уловил, Гоша. — Маленькое и желтое личико Вадика, такое, будто его когда-то вымазали йодом и после не отмыли как следует, тоже приобрело злое выражение. — Я лишь не уловил, Гоша, как это можно за бутылку... пусть за две, три... взять у Алика золотой перстень. Старинной работы, с камнем. Пользуясь, что человек себя не помнит...
— Прекрати, Вадик, — уже спокойно, даже устало сказал Гошка. — Не уловил ты, вижу, ни хрена. Это свое — не ко мне адресуй. Мне до лампочки. Вон милиция за спиной, при милиции не могу культурненько послать тебя, куда нужно... но ты догадайся, Вадик.
— Поодеколонить?
— Перебьемся, не разбогател я, Вадик.
Выходя из парикмахерской, насмешливо бросил капитану:
— Пока, охрана!
— Пока, гражданин Устюжин!
На счастье, проезжал мимо на машине, возвращаясь с обеда, сержант Зайцев, и Чернущенко махнул ему рукой: давай ко мне! Распорядился, чтоб немедленно сюда, в парикмахерскую, прибыл эксперт-криминалист — зафиксировать след ладони... Кроме того, Чернущенко поднял с пола и завернул в бумажку прядь Гошкиных волос.