Тот час — шесть утра — по сути был началом операции... Три прошедших уже часа пока ничего обнадеживающего не принесли.
«Лишь бы не просочились за пределы района, — подумал Чухлов. — И сумели ли вскрыть сейф? Отмычек если нет, ключей не подберут — автогеном будут резать?»
По коридору — слышал Чухлов — приближались к двери шаркающие шаги Куропаткина...
Раньше Куропаткин писал жалобы на его имя. В месяц два-три заявления — на продолговатых листах пожелтевшей бумаги, от которой сильно пахло затхлостью, керосином, куриным пометом... (В сарайчике, что ли, хранит он рулон бумаги?) Острыми, напоминающими готические, буквами, соединенными в тесные, набегающие друг на дружку строчки, Куропаткин пространно и как-то по-особенному злорадно описывал подмеченные им на улицах Доможилова, как он витиевато выражался, «вопиющие факты нарушения непреложных для каждого гражданина установленных правил». Эти «вопиющие факты» чаще всего или не подтверждались, или по своей незначительности не заслуживали той бумажной переписки, в которую въедливый пенсионер вовлекал должностных лиц. Ну, скажем, что можно было ответить на его категорическое требование «разыскать и наказать неизвестное лицо, изобразившее непристойности вульгарного свойства в старой, той, что не из кирпича, а из горбылей, уборной, что стоит на задах стадиона»?
Ради истины надо заметить, что иногда Куропаткин сообщал и о чем-то дельном, что, как выяснялось, впрямь требовало внимания и усилий работников милиции: о мелких хищениях, чьих-то пьяных выходках, махинациях в торговой сети... Нюх у него — дай боже! Но даже в том случае, когда заявления Куропаткина несли в себе полезную информацию, Чухлов угадывал, что за их строчками не тревога писавшего, не его искреннее желание помочь чему-то хорошему, а все то же, знакомое по прежним писулькам, торжествующее злорадство... Отчего?!
Однако это раньше Куропаткин посылал жалобы на имя начальника райотдела внутренних дел Чухлова. Теперь, вот уже полгода, с тех пор, как Чухлов отказался принять на работу демобилизованного из армии сына Куропаткина, пенсионер пишет заявления... на него, Чухлова. В райком партии, в комитет народного контроля, прокурору, в областные организации...
— Надеюсь, могу взойти? — одновременно со скрипом двери ржаво прозвучал голос Куропаткина.
— Прошу... садитесь.
— Сидят... хе-хе... пусть другие, кто этого заслуживает, — Куропаткин растянул в улыбке широкие бесцветные губы. — А мы с вашего позволеньица просто присядем на стульчик.
Чухлову казалось, что в солнечном свете, щедро заливавшем кабинет, как-то уж очень остро, коварно и холодно взблескивали круглые очки Куропаткина, его голый череп, белые и ровные, словно у молодого, искусственные зубы... Куропаткин (и это повторялось всякий раз) медленно вытащил большой носовой платок, так же медленно разложил его на коленях, затем долго вытирал им лицо, шею, опять же долго складывал платок, убирал в карман и — молчал.
Чухлов тоже молчал.
Куропаткин снова изобразил улыбку, потер одна об другую пухленькие, чужие при его широком костлявом теле ручки, вымолвил:
— До грабежей, интересно складывается, дожили.
— Как мне было доложено, вы требовали допустить вас к начальнику отдела по чрезвычайному делу... слушаю!
— Всяческие могут быть дела, всяческие, — пробормотал Куропаткин и вдруг, уставив стекла очков на Чухлова («Как слепящие фонари», — подумал тот), заговорил быстро, взахлеб, роняя капельки слюны на бритый подбородок: — А разве это что — нормально?.. Допущение кражи сейфа, чтоб пятнадцать тысяч из государственного кармана в чей-то личный... Почему спокойны, товарищ Чухлов, когда вся общественность на дыбках, невероятно возмущена? Спокойствие всегда похоже на потворство... не я так расценю — другие. Другие, товарищ Чухлов! А я, как известно, готовый, не жалея сил, помочь. Согласие, согласие б лишь ваше!..
— О чем вы? — Чухлов решительно вклинился в поток несущихся ему в лицо скользких, как мелкая рыбешка, слов. — Прошу конкретно по существу вопроса...
— Фамильная мечта, товарищ Чухлов, допустимое желание жизни... Про сына напоминаю, товарищ Чухлов! Демобилизованный воин, известно вам, Ярослав Семенович Куропаткин, воспитанный мною на большие дела... и нет, не хвалю, это точно-с! Образец! Со всех сторон без подозрений... Повторяю вам, товарищ Чухлов, что за мной и за сыном, как за каменной стеной были б!
— Ну вот что, гражданин Куропаткин, — сказал Чухлов. — Этот ежемесячно возобновляемый вами спектакль мне чертовски надоел. Кроме всего прочего я ни разу не видел здесь, у себя, вашего сына. Можно подумать, не он просится на работу к нам — вы под его именем! Пусть ваш сын придет ко мне, буду с ним разговаривать, а вы сейчас потрудитесь выйти за дверь.