Эйндж увидела моего Блэкстона и взяла его в руки.
— Вы изучаете эту книгу?
Она смотрела на меня с любопытством.
— Да, мэм. Есть на свете книжки, вроде этой, которые позволяют человеку гордиться, что он человек.
— Вы хотите стать юристом?
— Не-ет… мой брат Оррин уже сделался законником, но он всегда был мастак поговорить. У него от природы дар — по-валлийски подвешенный язык. А меня природа ничем не одарила, мэм, я просто человек, который пытается, как может, делать то, что считает правильным. Только, я так полагаю, ни один человек не имеет права жить неграмотным и темным. В таких краях, как здесь, темнота — это преступление. Если человек собирается голосовать, если он собирается принимать участие в делах своей страны и в управлении ею, то он обязан понимать, что к чему… Я, считай, вовсе не учился, мэм, вот я и пытаюсь поднабраться ума-разума из этой книжки и из других. Ведь когда-нибудь, — я почувствовал, что меня заливает краской, — я надеюсь завести детишек, они будут ходить в школу, и мне неохота, чтоб они стыдились своего Па.
— Как бы это у них совести хватило? — возмутилась Эйндж. — Вы добрый, вы отважный, вы…
— А вот и они, — сказал я и присел пониже за кучей хвороста.
Нам сюда было слышно, как хрустит снег у них под сапогами. Их там было пятеро. Татхилла я узнал сразу, а двое рядом с ним были, видно, братья Бигелоу. Уилл Бойд выглядел совсем вымотанным после подъема на гору и такого холода. Рядом с ним брел Бен Хоубз. Единственный, кого тут не хватало, был тот белоголовый юнец с двумя револьверами.
Я следил за ними, пожевывая веточку, с винчестером в руках — и хмурился. Что-то они дурака валяют, потому что на таком расстоянии…
— Выходи, Сэкетт! Мы хотим поговорить с тобой.
— Я вас и так слышу.
— Выходи оттуда.
— А тут возле костра тепло, мне тут удобнее.
Они заспорили между собой. Потом Татхилл зашагал к пещере, ну, я положил пулю в снег прямо у него под ногами, и он остановился так резко, что чуть не упал.
— А знаете, ребята, у вас сложности посерьезнее, чем у меня, — заметил я тоном легкой беседы. — Уйма снега выпала после того, как вы поднялись в горы. Как собираетесь выбираться отсюда?
— Слушай, Сэкетт, — сказал Татхилл, — мы знаем, что ты сидишь на богатой заявке. Так вот, единственное, чего нам хочется, — часть от нее. Зачем затевать глупости? Тут на нас на всех хватит.
— А зачем делиться? У меня есть заявка, а у вас, ребята, только возможность помереть в снегах.
Я устроился чуть удобнее.
— Татхилл, ты, сдается мне, еще ничего не понял. Когда вы забрались сюда, вы забрались в ловушку. Проходы закрыты, и нам всем придется провести здесь зиму. Надеюсь, вы захватили с собой пищи на пять-шесть месяцев.
— Если ты не выйдешь, Сэкетт, — пригрозил Татхилл, — мы войдем внутрь.
— Если я выстрелю еще раз, Татхилл, то буду стрелять не под ноги.
Было холодно. Я такие места знаю, и потому понимал, что нас ждет. Погода прояснилась. Уже сейчас холодно — градусов десять ниже нуля. За несколько часов температура может упасть до пятидесяти[23].
— Бен, — окликнул я, — ты-то не новичок. Расскажи своим приятелям, как холодно на высоте десять-одиннадцать тысяч футов в ясную ночь. Мы тут все застряли на зиму, до самой весны, и ты, небось, уже все понимаешь. Вам нужен будет кров, топливо и пища. Дичь не останется на этой высоте, вся уйдет в долины пониже. Если прямо сейчас пойдете по ее следам, так еще можете выбраться.
Моя поленница закрывала половину устья туннеля до высоты больше четырех футов, прикрывая нас от ветра и от прицельного огня. Туннель, следуя за жилой, немного сворачивал в сторону — достаточно, чтобы спрятаться одному человеку, — и я шепотом велел Эйндж отойти за поворот.
Хоть мне и не удалось полностью загородить вход, но каменные стены действовали как отражатели и отбрасывали тепло костра обратно на нас. И, наконец, в борьбе за жизнь у меня было три бесценных преимущества перед ними — кирка, лопата и топор.
Они пришли, чтобы отобрать у меня шахту. А я пришел, чтобы работать в шахте.
Я знал, что они могут сделать по крайней мере две вещи, страшно опасные для нас.
Они могли обрушить густой огонь на стенки и свод туннеля, и тогда рикошетирующие пули начнут метаться в тесном пространстве. Такие пули, расплющившись о камень, превращаются в бесформенные зазубренные лепешки металла и раздирают тело в лохмотья.
И еще они могли убить лошадей.
Если они убьют их в устье туннеля, это может перекрыть нам поле зрения и даже закрыть выход. Возможно, они хоть так, хоть так обречены на смерть, но я собирался вывести их отсюда, если смогу.
Где-то вверху на склоне треснула на морозе ветка. Было очень тихо… ледяная тишина.
Бойд топал ногами и жаловался. Бойд кончится первым. У него просто не хватит духу долго тянуть лямку. Из них всех дольше всех выдержит Бен Хоубз.
Внезапно они повернулись и кинулись к деревьям.
«Надо было уложить хоть одного», — подумал я.
Но теперь уже поздно стрелять, они оказались под тремя большими деревьями, за кустами; я слышал, как трещат ветки — они раскладывали костер. Ну, ребята, вам понадобится что-нибудь посерьезнее, чем костер.
Но где же малыш?
Их было шестеро… один споткнулся и упал, там, внизу. Весь тот нижний каньон — сплошная мешанина валунов и бревен, сейчас заваленных снегом…
Пуля ударила в комель обрубленного бревна за мгновение до того, как грохот выстрела отдался в горах. Я потянулся за кофейником и наполнил свою кружку. Держал ее обеими руками, чтобы согреть пальцы, и сидел неподвижно как камень. Потом выстрелы посыпались градом, одна из пуль ударила в свод туннеля над входом и обсыпала мои дрова и хворост дождем каменных осколков.
— Сидите там, сзади, Эйндж. Не двигайтесь с места, пока можете.
— Телл! Мы выберемся отсюда?
— Эйндж, я мог бы соврать вам… но я не знаю. Если хоть один из нас выберется, считайте, повезло.
Несколько минут они вели непрерывный огонь, и я не мешал им стрелять — держал кружку в руках и ждал. Наконец они прекратили стрельбу и начали спорить, нам слышно было.
Может, они там решат, что мы уже убиты? Я очень на это надеялся.
Наконец заорал Татхилл, позвал меня, но я не издал ни звука. Потом один за другим раздались два выстрела, будто на пробу. Одна пуля ударила снова в камень над входом, другая влетела прямо внутрь.
Снова закричал Татхилл, а я допил кофе и выглянул через щель в поленнице.
Еще выстрел. Пуля с сердитым звоном ударилась о камень глубоко в пещере.
Снова они начали спорить. Голоса доносились, но слов было не разобрать. Потом раздвинулись кусты, и к пещере двинулся Том Бигелоу с револьвером в руке.
Он продвигался чем ближе, тем медленнее, самому тревожно было. Остановился, вскинул револьвер и выстрелил. Это был выстрел наспех, вроде проверочный, и пуля шлепнула в скалу сбоку от входа.
Бигелоу еще помешкал, а потом пошел дальше, теперь решительнее. Ему оставалось с дюжину шагов пройти, и тогда я подал голос.
— Хватит, Бигелоу. Брось пушку!
Он резко дернулся и начал поднимать револьвер.
— Бросай!
Сейчас он уже видел дуло моей винтовки. На таком расстоянии даже ребенок не промазал бы из винчестера. Он разжал пальцы и выронил револьвер.
— Слушай, Бигелоу, твой брат был убит, потому что попытался жульничать, когда сдавал мне карты… я его честно предупредил, чтоб не трогал оружия. Но он решил рискнуть. Я не хотел его убивать.
Том Бигелоу ничего не ответил.
— Снимай оружейный пояс, — велел я.