В Японии есть публицистическое клише, что Сэкигахара — это не про военное дело, это про людскую психологию: даймё воевали из личной неприязни. Зарубежные авторы выбрасывают лишних персонажей, исходя из предпосылки, что читателю неинтересно, как самураи жили, воевали и правили — читателю интересны стереотипы и обличения. Эта литература целиком и полностью направлена на некритичное эмоциональное восприятие и исчерпывающе описывается одной фразой: «Я люблю вождя, я осуждаю его врагов».
Мы в этой книге займемся именно расследованием, а не раздачей моральных оценок. Многие авторы описывают Сэкигахару в рамках идеологии бусидо, но никто еще за пределами Японии не искал доказательства, какие именно действия совершили участники войны 1600 г., а что — поздняя выдумка.
Деятель прошлого «прав» или «виноват» в зависимости от того, какой образ власти нужен текущим японским политикам. Осуждение сёгунов работает на репутацию творцов революции Мэйдзи и их потомков, которые правят сейчас. Образ храбрых воинов Симадзу работает на репутацию политиков, вышедших из этого самурайского клана — Таро Асо и ряд других премьер-министров. Идея наследственной власти обосновывает положение современных правящих династий — и дискредитирует Токугаву Иэясу.
«Многие видят в нем оппортуниста, который воспользовался смертью Хидэёси и юным возрастом наследника Тоётоми, чтобы украсть для себя приз — власть, в итоге присвоив революционные новшества Нобунаги и Хидэёси», — пишет американский историк Морган Пителка [158, с. 19], передавая идеологический штамп эпохи Мэйдзи.
Последний сёгун отрекся в 1867 г., а на следующий год Муцухито уже открыл в Киото два новых храма, посвященных Оде Нобунаге и Тоётоми Хидэёси. Новую государственную политику объявили возвратом к проектам Оды и Тоётоми. Объявили, что революция состоялась благодаря Оде — это он создал сословие самураев, которые осуществили наконец его проект вестернизации Японии.
Армию сделали призывной, и государству требовался образ простого солдата, сделавшего блестящую военную карьеру [172, с. 133]. Новое правительство возродило проект Тоётоми Хидэёси — захват Кореи и Китая. После «возвращения земель императору» самураи остались без средств; западные кланы взяли пример с предков, пытавшихся захватить Корею [265, с. 70–78].
В эпоху Мэйдзи критиковали само использование организаторских способностей. Описания, как Токугава Иэясу пришел к власти, пестрили негативными оценками: Токугава прекрасно подготовился, тщательно продумал, хорошо организовал, умело воспользовался…
Инструктор Генерального штаба в 1880-х, прусский майор Якоб Меккель, учил японских военных, что нужно действовать не раздумывая. Предложения Меккеля были вписаны в идеологию бусидо. Оду Нобунагу изображали любителем риска, азартно бросающимся в бой. Деятелей революции Мэйдзи ставили в пример безрассудства «во имя императора». Правительство и пресса называли победу японцев в Русско-японской войне результатом японской храбрости и самопожертвования «во имя императора» [271, с. 165, 169].
Тактика, которую преподавал Меккель — безрассудно жертвовать пехотой — привела к огромным потерям Японии в Мукденском сражении (1905) и Германии в боях за Фландрию в Первой мировой войне [146, с. 41]. Спустя 60 лет после уроков Меккеля японское командование придерживалось той же тактики: по уставу японской армии Сэндзинкун (1941) бойцы должны были «храбро и с радостью встречать смерть, выполняя приказ. Каждый должен быть полон решимости в любой момент пожертвовать собой. Умирать, но не сдавать позиций… Не сдаваться ни при каких обстоятельствах» [51].
Идеология ХХ века велит японскому воину безрассудно броситься в бой и умереть за интересы элиты. Как только доходит до Сэкигахары, в текстах кристаллизуются все идеологические штампы: самураи воюют из-за верности покойному господину Хидэёси и законному наследнику. Самурай должен господину, господин ничего не должен самураю.
Стоп. Кто убедит самурая XVI века, что нужно лить свою кровь против собственных интересов? Для этого необходим налаженный метод манипуляции сознанием, пронизывающая всю страну единая сеть обученных агитаторов. Необходимы школа и литература, массовые ритуалы и проповеди, а единый агитационный стандарт должен исходить из центра. В условиях раздробленности это невозможно. Регулярной армии не было.
Слово «верность» употреблялось в значении «служба»: самураи подавали прошения о наградах, указывая, что проявили верность: взяли голову врага, прибыли в лагерь, построили хранилища для стрел, были ранены, потеряли сыновей, расчленили врага [177, с. 40–41]; существовало выражение «верность измены» [116, с. 19]. Такое же понимание слова «верность» присутствует в переписке членов восточной коалиции с Кобаякавой Хидэаки.