— Мне жаль тебя. Такой красивый человек, а пропадешь. Так камень падает в воду. Останешься темным во тьме. Но ты же не бездушный камень.
— Я не понимаю, о чем ты? — вопросительно посмотрел на нее Глеб.
— А вот послушай, — глаза у Сарры загорелись, будто она придумала что-то. — Я хоть и старая, но еще не совсем выжила из ума. Меня можно послушать. А я посоветую… Хочешь обучиться какому-нибудь ремеслу?
— Опять ты за свое, Сарра! — засмеялся Глеб. Но она не отступалась:
— Никто не зажег в голове твоей светильник. А я могу. Я когда была молодая, много светильников зажгла… Могу, к примеру, показать тебе иудейское письмо. Дай-ка мне руку, — женщина взяла его за запястье. — Покажи ладонь…
Глеб разжал кулак. Она обрадовалась:
— Широкая ладонь, много места. Я напишу тебе на ладони. Так ты лучше запомнишь, — Сарра достала из очага холодный уголек. — Вот посмотри, эта буква называется алеф. И Сарра начертала у Глеба на ладони нечто, напоминающее крестик.
Глеб покрутил руку и так, и эдак, рассмотрел букву:
— На самострел похоже… Старая Сарра вздохнула:
— Ты действительно воин, — и тут же рядом с первой написала вторую букву. — А это — бет.
— Совсем просто, — заинтересовался Глеб. — Похоже на подкову.
— Вот видишь, как хорошо! — обрадовалась женщина. — Третья буква называется гимел.
— Легко запомнить, — согласился Глеб. — Только мне это ни к чему.
Сарра пропустила его слова мимо ушей:
— Помнишь, я говорила тебе о светильнике? Вот, гляди, — шин. Разве не похоже на светильник?
Глеб сказал с сомнением:
— Неужели он что-нибудь освещает?
— Пока что он осветил только твою ладонь, — глаза Сарры сияли от удовольствия. — Но ты приходи иногда на нашу половину, и я, быть может, чему-нибудь научу тебя.
Глеб пообещал ей, что будет приходить.
И, действительно, стал заходить иной раз от нечего делать на хозяйскую половину, и порой приходил довольно часто. Они разговаривали о том о сем долгими зимними вечерами, когда за окном лил дождь или падал мокрый снег.
Так потихоньку проходила зима…
Но однажды размеренное, ставшее уже привычным течение жизни изменилось.
В тот вечер, распродав медовую и коричную воду, Глеб возвращался кривыми переулками Галаты в Перу. Уже стемнело, и только неверный свет светильников из окошек едва-едва освещал узкие улицы. Время от времени проезжала но мостовой конная стража с факелами: декарх и три-четыре воина. Следили за порядком в этих неспокойных густонаселенных районах.
Глеб по обыкновению шел напрямик: где-то улицами, где-то дворами; чтобы сократить путь, в иных местах пролезал в подворотни. Шел, за себя особенно не боясь. Сколько он жил в этом городе, на Глеба ни разу еще никто не набросился. Ни вор, ни грабитель, ни какой-нибудь другой лихой человек. Ибо всякому издалека было видно, что тот, который идет навстречу и у которого косая сажень в плечах, человек неслабый. Во всяком случае пьяные горожане его на улицах обходили.
Уже почти дошел до места Глеб. Вдруг видит — навстречу ему трое. Сразу видно, из стражи. При оружии, в латах. Рослые. Старший — с седоватой курчавой бородой.
Глеб посторонился. Но те нарочно пошли так, чтобы задеть Глеба или чтобы уж он совсем прижался к стене — как человек, который себя не уважает. Глеб не хотел связываться со стражей и перешел на другую сторону улицы. Но и эти трое поступили так же. И были все ближе. Шли, смотрели на него дерзко и презрительно и нервно поглаживали рукояти мечей. А у Глеба не было с собой никакого оружия — только палка, на которой он и носил бронзовые сосуды. Однако столкновение было неизбежно, и Глеб приготовился внутренне к драке. Поглядывал на этих воинов исподлобья, раздумывая — с кого начать. И решил с того — старшего, который с курчавой бородой.
Тут вспомнил Глеб: ходили по Пере слухи, что трое каких-то воинов ни с того ни с сего набрасываются здесь на мужчин. Да все выбирают мужчин покрепче. И избивают их до полусмерти. Развлекаются так, что ли? Эти трое, наверное, и были те, о которых люди говорили.
Когда воины приблизились к нему уже достаточно, Глеб остановился. И те трое остановились. Оглядывали его изумленно и как бы в нерешительности. Они не встречали еще такого здоровяка и, видно, не могли быстро решить, следует ли ввязываться с ним в драку. /
Двое, что помоложе, вопросительно покосились на старшего.
Глеб тем временем опустил сосуды на мостовую, а палку — просто так! — вскинул на плечо. И смотрел на противников молча.
Воин с курчавой бородкой спросил его:
— Что остановился?