Глеб ступил на тропинку. И скоро увидел в сумерках небольшой приземистый дом с низкой дверью и с крышей, выложенной дерном. Окон в доме как будто не было. Не видно было и пристроек, и огорода. Вероятно, люди, что здесь жили, добывали себе пропитание охотой; возможно, продавали в селениях шкурки.
Поразмыслив, Глеб решился разбудить хозяев — нужно было, чтоб кто-то перевязал ему рану.
Он постучал в дверь. Но никто ему не ответил.
Тогда Глеб постучал еще раз и потянул дверь на себя. Однако дверь оказалась запертой изнутри.
— Хозяин, открой! — позвал Глеб.
Опять никто ему не ответил. Но показалось Глебу, что кто-то внутри дома зашевелился. И легкий шорох будто бы раздался из-за двери.
— Открой, хозяин, — опять попросил Глеб. Ему вдруг ответил женский голос:
— Нет хозяина…
И был этот голос какой-то необычный — глухой, словно из-под земли, и бесцветный, равнодушный.
— Тогда ты, хозяйка, открой, — склонился Глеб к двери.
— Нет хозяйки…
От этого странного голоса как-то не по себе стало Глебу. Не очень-то он кого-нибудь в жизни и боялся, но слышать сейчас этот голос было жутковато.
— А кто ты? — спросил Глеб.
— Я — смерть…
Глеб так и отшатнулся от двери. И крепче сжал секиру.
Поборов сомнения, сказал:
— Тогда ты, смерть, открой…
Некоторое время было тихо, потом стукнула щеколда, и дверь слегка приоткрылась.
Глеб ослабевшей рукой сам распахнул ее и увидел высокую женщину на пороге. Она была в серой до земли рубахе; волосы ее были распущены.
Они посмотрели друг на друга.
Эту женщину, пожалуй, можно было бы назвать красивой. Крепкие полные бедра вырисовывались под рубахой. В плечах угадывалась сила. Грудь ее была невелика. Это была скорее девичья грудь, чем грудь рожавшей и вскормившей детей женщины. Но перед Глебом стояла именно женщина — много старше его. Глаза ее понравились ему — серые, несколько запавшие, усталые глаза. И была в этих глазах доброта… Женщина обманула Глеба, назвавшись смертью. Он подумал, что такая женщина никому не сможет причинить зла.
Она стояла на пороге и не приглашала Глеба. В глазах ее — небольших, но выразительных — застыл вопрос.
Глеб сказал:
— Может статься, что я тебе пригожусь… Женщина покачала головой:
— От тебя, человек, пахнет кровью.
— Я ранен, — Глеб новел плечом. Женщина кивнула на секиру:
— У тебя оружие в крови.
— Я дрался… — согласился Глеб. Женщина раздумывала, потом спросила:
— Ты победил? Он кивнул:
— Меня зовут Глеб. Я сын Аскольда.
Глаза женщины, до этих пор строгие, смягчились. Она отступила в сторону, как бы приглашая наконец войти:
— Я слышала о тебе.
Глеб вошел. Хотел осмотреться, но внутри этой хижины было совершенно темно. Он стоял, пригнувшись, упершись затылком в низкий потолок, и незнал, куда ступить. Он догадался, что освещалась хижина только через открытую дверь. Глеб спросил женщину:
— Хочешь, я прорублю тебе окно? Она притворила дверь:
— Я подумаю, — женщина взяла его в темноте за руку.
Он сделал за ней несколько шагов, низко пригибаясь, боясь задеть за потолок головой.
Женщина сказала:
— У меня тесновато для таких великанов, как ты. Но с этим тебе придется смириться.
Глеб кивнул, забыв, что она в темноте его не видит. А она продолжала:
— К тому же у меня только одно ложе.
— Да, — выдохнул Глеб, и сердце его здесь забилось чаще, ибо голову посетила мысль, что женщина эта ему нравится и он был бы не прочь возлечь с ней на одно ложе.
Женщина сказала спокойно:
— Но я уже выспалась. Я вообще рано встаю… А вот тебе не помешало бы прилечь.
— Прилечь? — переспросил Глеб. — Куда? Я ничего не вижу.
— Достаточно того, что вижу я, — ответила женщина, и Глеб здесь почувствовал, что она легонько нажимает ему на плечо, а руку его тянет книзу.
На ощупь Глеб определил, что ложе застлано косматой шкурой. Конечно, это была шкура медведя. Глеб слышал кисловатый запах, исходящий от этой шкуры.
Женщина велела:
— Ложись на живот. Я осмотрю твою рану. Глеб, ложась, выразил удивление:
— Как можно что-либо видеть в такой темноте.
— Я привыкла. У меня глаза, как у рыси.
— Нет, — покачал головой Глеб. — У тебя красивые глаза…
Женщина не ответила.
Глеб почувствовал легкие прикосновения ее рук. Она заставила его снять рубашку и влажной тряпицей очистила края раны, оттерла со спины и боков запекшуюся кровь. Потом она смазала чем-то жирным и душистым, пахнущим цветами, края раны. И что-то заложила в саму рану. Оттого боль сразу притупилась. Женщина делала все спокойно и уверенно. Со знанием дела. И даже как будто с нежностью. Глебу доставляли удовольствие ее прикосновения.