— То есть продать их в рабство, — бросил Конан.
— И это тоже, если представится возможность, — невозмутимо ответил Сакумба. — Мы уже не раз по дороге приобретали пару рабов, чтобы потом перепродать их немного дальше и чуть подороже. В любом случае, что касается здешних мест, сказал я сам себе, стигийцы не так уж контролируют здешнюю торговлю. Кто знает, может быть, где-нибудь здесь лежит большой мешок с деньгами, который только и ждет нового хозяина. — Он глубоко вздохнул. — Но до сих пор мы видели только безотрадную пустошь. Так что вы не можете поставить мне в упрек, что я захотел привести на рынок троих молодых, здоровых людей. Но я очень рад, что вышло так, как вышло. — Он крепко хлопнул киммерийца по спине. — Каждый друг Бэлит — мой друг. А ты говоришь, что ты ее муж? Хо, хо, не будь я для девочки чем-то вроде дедушки, я бы ее приревновал.
Конан посерьезнел.
— Вам лучше будет утром повернуть назад и пойти через перевал дорогой на Кешан, — посоветовал он Сакумбе. — Эта страна живет в горчайшей нужде. Она не только страдает под гнетом еще худшей тирании и находится сейчас в состоянии войны, здесь еще во всю орудует мерзкое чародейство.
— Что-о? — Сакумба взволновался.
— Ты же слышал, что я рассказывал. Не думаю, что колдуны так просто откажутся от своего.
Сакумба нахмурил лоб, снова рыгнул и пробормотал:.
— Мы должны посовещаться.
Он указал на одного из своих людей, сидевшего напротив. Хотя тот был намного моложе, все же он был старше остальных, поджарый, с суровыми чертами и мрачными глазами. Шрамы складывались в причудливый узор на его лице.
— Гонга — знахарь, медикус, — пояснил Сакумба. — Не такой могучий, как Кемоку, его учитель дома, нет, далеко не такой. Он немного понимает в колдовстве. Он не старый, не болезненный. Я решил: будет полезно взять кого-то, кто хоть немного соображает в колдовских делах. Я обговорю с ним.
Пока оба они беседовали на субанском, Конан негромко переводил на стигийский все, что он только что узнал, для Дарис, и Фалко.
— Правила чести требуют, чтобы я посоветовал им повернуть назад, — заключил он. — Но у меня такое чувство, что эти ребята были бы нам очень полезными союзниками, если бы удалось их завербовать. Попытаться?
Девушка кивнула:
— Почему бы нет? Моему отцу пригодилось бы каждое копье. Я не говорю уже о моей стране.
С широкой улыбкой Фалко добавил:
— И разве не здорово будет, если трое беглецов вернутся с огромным отрядом?
Спустя некоторое время Сакумба повернулся к Конану:
— Против могучих чародеев Черного Круга Гонга ничего не сможет предпринять, Кемоку — и тот не смог бы, так он говорит. Но против небольшого колдовства он может нас защитить. От того, что используют кушиты и которое с ними вместе проникло на север, в Стигию. Прежде всего следует остерегаться магии тела.
— А это что такое? — спросил киммериец.
— Нужно очень хорошо следить за всем, что исходит с тела — срезанные ногти, волосы, слюна, кровь, пот и все такое, чтобы оно не попало в руки врага. Потому что, если этот враг водится с настоящим чародейством, он может это использовать, чтобы причинить человеку вред или даже убить его. Если вы узнали, что противник заполучил что-нибудь такое с вашего тела, смотрите — верните это назад, чтобы Гонга мог снять чары. Если же невозможно вернуть утраченное, дайте ему по крайней мере образец, пусть попытается создать вам защиту.
Конан пожал плечами. Когда Фалко поинтересовался, о чем речь, киммериец ему объяснил и добавил:
— Заботиться о таких вещах — то же самое, что постоянно опасаться быть отравленным. Определенные меры предосторожности следует принимать всегда, но чрезмерная осторожность превращает мужчину в скулящего труса. — Он рассмеялся. — Жизнь — одна большая опасность, и когда-нибудь всякий умрет. Я предпочел бы встретить смерть в честном бою, чем долгие годы сидеть и в ужасе от нее прятаться.
Он повернулся к Сакумбе:
— Я говорил о могущественном чародействе. По сравнению с ним твоя «магия тела» — все равно что червяк перед питоном. Однако до сих пор нам троим постоянно удавалось перехитрить его и даже подергать за нос, так что сейчас эти великие колдуны от злости выскакивают из собственной шкуры. Моя история, похоже, не слишком тебя напугала. Может быть, у тебя даже появилась охота примкнуть к нам? Каким-нибудь образом я пробью себе дорогу к морю и к Бэлит. И, без сомнения, заберу с собой кучу добычи от стигийцев.
Хотя Сакумба был пьян, торгашеский дух в нем не дремал.
— Сейчас не стану давать тебе клятву братства, — пробормотал он после краткого раздумья. — Однако… почему бы и нет? По крайней мере, мы можем осмотреться. Для этого мы и залезли на эти голые отвесные горы, не так ли? Правильно. Очень хорошо. Хо, хо, хо! — Он гулко рассмеялся. — Компания туристов с экскурсией, да и только! Посетите достопримечательности Стигии! Не упустите единственную возможность! Хо, хо, хо!
Двумя днями позже Конан со своим большим отрядом достиг Турхана Заоблачного.
Воины вскочили от недавно зажженных лагерных костров и схватились за оружие, но тут некоторые узнали Дарис, и поднялся ликующий крик. Гибкие коричневые фигуры помчались навстречу девушке и ее спутникам. Сверкала сталь, развевались султаны на головах, хлопали на ветру знамена. И над склонами, поросшими травой, над лагерем и руинами древнего города сверкал в лучах заходящего солнца храм Митры.
— Мой отец здесь, — обратилась Дарис к Конану. Ее лицо сияло. — И армия, которую он сумел собрать вокруг себя. То, что мы здесь видим, — это только часть от нее, потому что большинство сейчас разошлось, чтобы собрать хворост и воду. Их созовут сигналом трубы. Совсем недавно они вернулись с победой из огромной битвы, когда стигийцы слишком близко подошли к этому священному месту. Эти псы с воем обратились в бегство, когда понесли слишком большие потери. О Конан!
В невольном порыве она обхватила его руками за шею. Потом опомнилась и выпустила его. Глаза ее стали грустными.
Бок о бок поднялись они вверх по склону. В этот момент из храма вышел рослый седоволосый человек с резкими чертами лица. И когда Дарис бросилась к нему, Конан понял, что это Авзар.
Глава пятнадцатая
Секира и орел
В большой палатке, возле еще хорошо сохранившейся части храма, горела лампа, в свете которой оживленно беседовали двое. Желтоватый свет падал также на оружие, сложенное на полке, на кучу овчин, несколько простых предметов меблировки, кувшин вина на столике и два рога, которые оба собеседника как раз подносили к губам. Полог палатки был откинут, так что был виден клочок неба и вершина горы. Рассеянные тут и там лагерные костры соперничали со звездами. Прохладный ветерок приносил легкий запах дыма, обрывки песен. Где-то вдали слышалось рычанье льва.
Авзар поднялся. После короткого колебания Конан последовал его примеру, когда в палатку вошел третий. Это был старый человек маленького роста и очень темнокожий для тайянца. Его голубое одеяние было поношенным. На груди у него висело очень древнее украшение искусной работы: золотое солнце в венке лучей из ляпис-лазури. Авзар низко склонился перед этой пекторалью и благоговейно описал знак. Однако каким-то шестым чувством Конан чуял, что неуловимое могущество и достоинство старца зависит не только от этого символа.
— Парасан, о верховный жрец Митры, добро пожаловать, — приветствовал старика Авзар. — Мы надеялись, что вы сможете прийти раньше.
Верховный жрец улыбнулся, хромая, подошел к подушке. Конан забрал его посох и прислонил к стене палатки. Авзар протянул гостю вино, но не в роге, которого было бы довольно для воина, а в хрустальном кубке — одном из немногих свидетелей былого.
— Я полагал, что вам обоим нужно очень многое обсудить, — сказал Парасан.
— Это так, но вам-то разве не стоило это послушать? — спросил киммериец. После прибытия Конан успел немного познакомиться с прелатом и поразился удивленному взгляду старика, прежде чем тот успел спрятать свое удивление под торжественным выражением лица.