Дочь Авзара поднялась и сказала:
— Поговорим об этом после, если захочешь. А теперь лучше спи, как ты хотел. Доброй ночи.
Она взяла свое одеяло и ушла в ночь.
Конан долго лежал без сна и думал о том, что он хотел сделать. Но, вероятнее всего, они бы только проспорили всю ночь напролет, в то время как ему необходимо быть утром свежим и отдохнувшим. Ох уж эти женщины!
Полуденное солнце раскалило небеса, как печь, а земля под ногами превратилась в кузнечный горн. Воздух мерцал, дюны издали казались мигающими на ветру факелами. Ни малейшего ветерка, только ужасное пекло. Удары копыт, скрип седел и звяканье металла терялись в бесконечной тишине, как отдельные капли дождя в проливном дожде.
Конан прищурил глаза, желая разглядеть, что же лежит впереди. Обжигающее солнце, зеркало света и даль превращали пейзаж в нечто нереальное, словно во сне. Волны песка громоздились почти на высоту остатков городских стен. Там, где стена была разрушена или осыпалась, он видел развалины домов из черного камня и, несмотря на разрушения, по их форме мог догадаться, что построила их некогда нечеловеческая рука: они казались слишком низкими и узкими, их стены соединялись под необычными углами, прикрытые странно искаженной крышей. Легенды рассказывали, что город по большей части лежит под землей, и эта подземная часть, как предполагают, населена до сих пор. Еще стояли отдельные монолитные сооружения и кое-где высились колонны, неприятно неправильной формы, по одной и целыми группами. В центре города громоздилась доисторическая гробница из таких гигантских черных блестящих каменных плит, что невозможно было представить, как их перемещали и смогли сложить в это сооружение.
Там, как объяснил Парасан Конану, ждет его Секира Варуны. Несмотря на свое плохое настроение и варварский первобытный ужас перед сверхъестественным, который он успешно скрывал под суровым и мрачным выражением лица, сердце Конана забилось сильнее. Он вытащил из ножен свой меч и взмахнул им так, чтобы видели все.
— Вперед! — взревел он и погнал лошадь галопом.
Его люди испустили боевой клич и помчались следом. Их тоже мучил потаенный страх перед сверхъестественным, но каждый из них вызвался в этот поход добровольно, и если не оставалось ничего другого, то по крайней мере честь клана требовала от них мужества.
Когда отряд приблизился к городу, поднялся ветер. Он свистел над бескрайней пустыней, трепал одежду, затруднял дыхание. Пыль поднялась клубами, и маленькие песчинки проникали в рот даже сквозь плотно стиснутые зубы.
С невероятной быстротой поднялся над горизонтом черный туман и свился в густое облако. Солнце, до сих пор лучистое и светлое, окрасилось багрянцем, потемнело и исчезло. Тьма скрыла город. Песок, несомый ураганом, бил Конана по щекам, мешал дышать, пока он не додумался натянуть капюшон своего бурнуса на лицо, оставив щелку только для глаз. Лошади спотыкались и ржали от боли. Конан безжалостно погонял жеребца, потому что, если ничего другого не остается, думал он под завывание урагана и визг летящего песка, он должен, по крайней мере, найти укрытие от этой непогоды, а где еще спрятаться, как не в Птейоне?
Расплываясь в черноте, показались справа и слева развалины городской стены. Он направил лошадь в отверстие между руинами. Хотя древние стены и помогли укрыться от ветра, но воздух и здесь был жгучим, а черно-красная мгла еще гуще. Черными тенями встали пред ним два дома, которые он приметил еще издали. Взгляд через плечо — и он увидел, что люди идут за ним, но разглядеть он смог только первых. Однако Конан не сомневался, что и остальные идут за ними. Ветер завывал.
Нет — это совсем другой звук! Конан повернулся в седле и увидел то, что выступило из мрака.
Глава семнадцатая
Секира
Сначала это выглядело так, словно из глубин города близился отряд, идущий странным слитным строем. Конан невольно спросил себя, как им удалось прийти так быстро, особенно когда самый ближайший стигийский город дальше отсюда, чем Туран. Он натянул поводья и сделал своим людям знак подойти, спешиться и приготовиться к битве. Горцы не имели своей кавалерии, и поэтому у них не было никакого опыта в битве на конях. Сам Конан остался в седле и сделал Фалко знак поступить так же. Оба их коня были захваченными у врага боевыми жеребцами. Двое умелых бойцов верхом могли совершить немало, сражаясь против пешего противника.
Снова заскрежетал рог, необычного тембра для музыкального инструмента, звук которого пробрал Конана до костей. Но звук этот исходил не от неприятеля, он шел с высоты. Варвар бросил взгляд наверх. Сквозь клубящуюся пыль, которая не позволяла видеть дальше нескольких футов, Конан, как ему почудилось, увидел, как движется еще более глубокая черная тень, похожая на могучие крылья.
Чужаки подступали. Теперь Конан мог лучше разглядеть передние ряды. Он замер, когда страх стрелой пронзил его сердце. Дарис, которая тоже еще сидела в седле, подавила вскрик. Фалко призвал своих богов. Тайянцы закричали.
Вражеский отряд состоял не из живых людей, но из высушенных трупов. На некоторых были архаические шлемы и доспехи поверх черной пергаментовой кожи, но большинство были облачены только в обрывки своих прежних смертных саванов. У многих были обнажены кости. Провалившиеся лица были неподвижны и лишены выражения. У них уже не было глаз, и они казались немыми и слепыми. Сердца не бились о грудную клетку, легкие не вдыхали воздуха.
Отряд был вооружен короткими мечами древней формы или копьями, острия которых тоже были сделаны в непривычной манере. Металл был изъеденной коррозией зеленой бронзой. В целом этих трупов было добрых две сотни. Единственный звук, который они издавали, был звук их шаркающих шагов.
— Духи! — застонала Дарис. — Склепы Птейона выплюнули своих мертвецов и погнали их против нас.
«Да, — бегло подумал Конан. — В этой отвратительной темноте могут явиться любые ужасы. Но кто затемнил небо, прежде чем призвать их? Как мог кто-то в Стигии разведать планы тайянцев?» — И второй раз пронзил его ужас, когда он вспомнил то, о чем давно уже забыл: орел возле палатки Авзара!
Тирис, проводник, завопил:
— Митра, прости меня за то, что я ступил в это нечестивое место!
Конан слышал, как в ответ поднялось бормотание его воинов. Он бросил взгляд через плечо. Хотя они и построились, их боевые ряды колебались. В каждый момент мог заорать какой-нибудь паникер, и тогда вспыхнет паника и все они в слепом ужасе убегут в пустыню.
Рог над бурей хохотал.
Конан и сам не смог бы сказать, не чистое ли отчаяние прогнало его страх, или же то был вскипающий гнев, который рос в нем за время этого путешествия и теперь нашел выход. Ярость боя наполнила его. Он поднял жеребца на дыбы.
— Кром! — загремел он. — Бэлит! Бэлит!
Один из трупов в переднем ряду швырнул в него копье. Острие скользнуло по его кольчуге и пропороло кафтан. Он отбил копье в сторону и надвинул жеребца на этот противоестественный отряд. Он наклонился вперед. Меч сверкнул в его руке. Он почти не ощутил сопротивления, как это бывает при живой плоти, когда клинок перерубил шею. Голова пролетела по воздуху и покатилась по земле. Труп, однако, не упал. Он тупо шел вперед, точно обезглавленное насекомое, и снова заносил копье. Он даже не кровоточил.
Конан поднял коня на дыбы, и когда копыта поднялись в воздух, они раздробили скелет, который превратился в содрогающуюся бесформенную массу. Он ударил по шлему. Разъеденный временем металл рассыпался. Клинок соскользнул и ударил по заплесневелой шее. Голова косо повисла, а ее владелец бил вокруг себя оружием. Конан отсек ему руку с мечом.
Фалко собрал свое мужество и теперь тоже помчался в пекло. Его сабля крутилась. Дарис, которая не имела опыта в такого рода рукопашной, тем не менее оставалась в седле и наносила удары своим копьем.
Но мертвецы не были слабыми противниками. Хотя они двигались медленно и беспомощно, но они не ощущали боли, не теряли крови и могли быть выведены из строя только после того, как им переломают все кости. Поэтому, окруженные со всех сторон, лошади уже получили множество ран, и их всадники тоже были легко задеты. В любой момент их ожидало и худшее.