Рейнфилда переодели в свежую пижаму и чистый халат, испачканные вещи отправили в стирку. Брешь в зубах промыли от крови. Его смирное поведение объяснялось не только психотропными лекарствами, которые ему вкололи час назад, но и странным умиротворяющим воздействием, которое оказывала на него Анна Манзини — единственная постоянная посетительница Рейнфилда. Как обычно, больной сжимал в руках исписанный каракулями блокнот.
Анна Манзини вошла в комнату в сопровождении санитара. В один миг строгая стерильная атмосфера помещения была заполнена запахом ее духов и ощущением ее чарующего присутствия. При виде Анны Рейнфилд засиял от счастья.
— Привет, Клаус. — Она улыбнулась и села напротив него. — Как ты чувствуешь себя сегодня?
Санитары не уставали удивляться тому, как их вечно возбужденный и невменяемый пациент стихал в присутствии этой красивой и доброжелательной итальянки. Она вела себя спокойно и мягко, никогда не раздражала Рейнфилда, ничего не требовала от него. Большую часть визита он сидел молча, покачиваясь на стуле с полузакрытыми глазами. Его длинная костлявая рука покоилась в ее ладонях. Сначала санитары тревожились и не могли позволить физические контакты с больным, но Анна уговорила их, и они решили, что ничего плохого не случится.
Когда Рейнфилд начинал говорить, он все время бормотал одни и те же слова. Это были фразы на исковерканной латыни, перемешенные с буквами и цифрами. Повторяя их, он настойчиво загибал пальцы, как будто что-то пересчитывал. Иногда, с небольшим нежным принуждением, Анна заставляла его говорить более связно. Он тихо беседовал с ней о чем-то таком, чего санитары не понимали, затем снова переходил на бессмысленное бормотание и постепенно затихал. Больной тихо сидел и любовался улыбкой Анны. Эти мгновения настолько благотворно действовали для него, что санитары считали их частью лечебной программы.
Сегодняшний пятый визит ничем не отличался от прежних. Рейнфилд мирно сидел, поглаживая руку Анны. Внезапно он раскрыл свой блокнот и тихим ломающимся голосом по-немецки стал повторять числовую последовательность:
— Эн-шесть, Е-четыре, И-двадцать шесть, А-одиннадцать, Е-пятнадцать.
— О чем ты хочешь сказать нам, Клаус? — с терпеливой нежностью спросила Анна.
Доктор Легран, наблюдавший эту сцену через стекло, нахмурился. Он посмотрел на часы и вошел в комнату для посетителей через вторую дверь.
— Анна, рад вас видеть, — лучась улыбкой, приветствовал он гостью. Потом повернулся к санитарам и резко взмахнул рукой. — Я думаю, на сегодня достаточно. Не будем утомлять пациента.
Увидев Леграна, Рейнфилд закричал и закрыл голову костлявыми руками. Клаус упал со стула на пол, и, когда Анна поднялась, чтобы уйти, он пополз к ней, громко визжа от страха, а затем схватил ее за лодыжки. Санитары оттащили безумного к двери и, выкрутив ему руки за спину, повели обратно в палату. Опечаленная итальянка с горечью смотрела ему вслед.
— Почему он так боится вас, Эдуард? — спросила Анна, когда они с Леграном вышли в коридор.
— Не знаю, — с улыбкой ответил доктор. — Нам ничего не известно о прошлом Рейнфилда. Его реакция на меня может быть вызвана воспоминанием о каком-то травматическом событии. Возможно, я напоминаю ему того, кто обижал его, — например, жестокого отца или родственника. Это обычное явление.
Она печально покачала головой.
— Наверное, вы правы. Иначе как объяснить его испуг?
— Анна, я тут подумал… Если вы свободны сегодня вечером, как насчет ужина? Я знаю прекрасный рыбный ресторан в Монпелье. Для нас поймают морского окуня. Я заеду за вами около семи?
Он погладил пальцами ее ладонь. Анна отстранила его руку.
— Прошу вас, Эдуард. Я же сказала вам, что еще не готова… Отложим ужин до следующей встречи.
— Простите меня. — Легран убрал руки за спину. — Я понимаю. Извините.
Когда Анна вышла из здания и направилась к своему «альфа-ромео», доктор наблюдал за ней из окна. Она в третий раз отвергла его предложение. Что происходит? Почему он ей не мил? Другие женщины вели себя иначе. Казалось, Анна не желала, чтобы он прикасался к ней. Она холодно принимала его ухаживания, но в то же время позволяла Рейнфилду часами гладить ее руку. Легран отвернулся от окна и поднял трубку телефона.
— Полетт, посмотрите, пожалуйста, доктор Делавинье уже осмотрел пациентов? Меня интересует Клаус Рейнфилд… Доктор еще не заходил к нему? Прекрасно. Позвоните ему и скажите, что я сам проведу с Рейнфилдом сеанс терапии… Да, все верно… Спасибо, Полетт.
Вернувшись в свою обитую войлоком палату, Рейнфилд думал об Анне и мечтательно мурлыкал себе что-то под нос. Внезапно в коридоре зазвенели ключи и дверь открылась. Он услышал знакомый голос:
— Оставьте нас наедине.
Рейнфилд съежился. Когда доктор Легран вошел в палату и тихо закрыл за собой дверь, глаза безумца расширились от страха.
Доктор направился к нему. Рейнфилд пятился задом, пока не втиснулся в угол. Психиатр с улыбкой наклонился над ним.
— Здравствуй, дружок, — произнес он тихим голосом.
Затем доктор отвел ногу назад и с размаху ударил Рейнфилда в живот. Тот согнулся пополам и, задыхаясь от боли, беспомощно вытянул руку вперед. Легран нанес второй удар. Он бил безумца снова и снова, а Клаус Рейнфилд только плакал и скулил. Теряя сознание под градом ударов, он понял, что должен умереть — чем быстрее, тем лучше.
37
На третий день Бен настолько окреп, что смог спуститься по лестнице и выйти во двор, чтобы погреться в лучах осеннего полуденного солнца. Он увидел Роберту, которая кормила кур и делала вид, что не замечает его. Она не разговаривала с ним уже вторые сутки. Бен горько сожалел о том, что обидел ее. Сев на крыльцо и поставив рядом кружку с травяным чаем, который Мари-Клер приготовила для него, он раскрыл дневник Фулканелли.
«19 сентября 1926 года
Я действительно начинаю сожалеть о том, что доверился Дакену. Я пишу эти строки с тяжелым сердцем, так как знаю теперь, какую глупость совершил. Меня утешает лишь то, что я открыл ему не все знания, полученные из артефактов катаров.
Вчера мои худшие опасения нашли подтверждение. Вопреки своим принципам и к моему величайшему стыду, я нанял сыщика Коро — осторожного и достойного уважения человека. Отныне он следит за моим учеником и докладывает мне о его перемещениях и встречах. Оказалось, что Николя уже некоторое время является членом парижского общества так называемых „Дозорных“. Их цель заключается в улучшении репутации алхимической традиции, которая подвергается в обществе жесткой и несправедливой критике. На ежемесячных встречах в апартаментах, расположенных над эзотерическим книжным магазином Шакорнака, они обсуждают, как можно привнести в современную науку плоды алхимического знания. Они хотят использовать знания во благо человечества. Для такого молодого человека, как Николя, эти люди выглядят поборниками светлого будущего и фундаментом новой эры. Его разочаровывает пропасть между их прогрессивными взглядами на алхимию и моим архаическим, по его мнению, недоверчивым отношением к распространению древней мудрости.
Такую пылкость и юношескую искренность нельзя порицать. Но сведения, которые Коро сообщил мне, породили у меня великую тревогу. В обществе „Дозорных“ Никола нашел нового друга. Об этом человеке мне известно лишь то, что его зовут Рудольф и он увлекается оккультизмом. Говорят, он родился в Египте, поэтому его в шутку окрестили Александрийцем. Коро несколько раз наблюдал за моим учеником и этим Рудольфом. Обычно они встречаются в кафе и ведут долгие беседы. Вчера он последовал за ними в дорогой ресторан и подслушал их беседу на террасе. Рудольф поил Николя шампанским, он наливал моему ученику бокал за бокалом, желая развязать ему язык. Коро сидел за соседним столиком и тайком записывал их разговор.