Внутри поставили кордон из полицейских, не позволявший никому из присутствовавших покинуть здание, — классический пример того, как в конюшне устанавливают усиленный караул после того, как лошадей свели. Двое полицейских, расположившихся за маленьким столиком под стеной огромного крытого двора, записывали фамилии и адреса возможных свидетелей, допрос которых должен был растянуться на несколько дней.
— Где мистер Рейлли? — спросил Фитцвильям у одного из констеблей, охранявших двери.
Тот указал пальцем:
— Вот он, сэр, совсем рядом.
Инспектор никогда еще не видел этого человека воочию, но хорошо помнил его лицо и по съемкам телекамер в Хитроу, и по запросу на розыск, поступившему к нему когда-то из-за границы. И сразу узнал его — он сидел возле коренастой рыжеволосой женщины в полицейской форме, записывавшей его слова.
Американец был не настолько высок ростом, как представлял его себе инспектор, — до двух метров ему порядком не хватало. Темные волосы с заметной проседью на висках. Его смокинг был, по всей видимости, сшит на заказ — очень уж хорошо сидел. Он спокойно, не спеша, отвечал на вопросы, похоже нисколько не переживая из-за того, что только что убил человека. Копьем, если те, кто докладывал Фитцвильяму, ничего не перепутали.
Стоявший рядом с ним адвокат-еврей Аннулевиц, невзирая на надписи, запрещающие курить, сжимал в зубах трубку. Невысокий, лысый и полноватый. Фитцвильям подумал, что отношения этих людей вряд ли ограничиваются общностью адвокатской профессии. Именно рядом с домом Аннулевица Рейлли однажды убил двух так и оставшихся неопознанными преступников. Инспектор не сомневался, что это было делом его рук, хотя доказать ничего не удалось. Через пару лет Рейлли умудрился удрать из служебного кабинета Аннулевица в Темпл-баре, оставив людей Фитцвильяма с длиннющим носом…
Лэнг как раз заканчивал в третий раз рассказывать о недавних событиях, когда к нему подошел человек в заметно поношенном твидовом пиджаке — единственный из присутствовавших мужчин, одетый не в смокинг и не в полицейскую форму.
— Инспектор Дилэн Фитцвильям, — представился незнакомец.
— Лэнг Рейлли, — ответил Лэнг, протягивая руку.
Инспектор взглянул так, будто боялся, что протянутая рука вот-вот взорвется, и засунул свои руки в карманы пиджака.
— Мне хотелось бы услышать от вас о событиях минувшего вечера.
Тон сказанного ясно давал понять, что это отнюдь не просьба, а приказ.
— С удовольствием, — сказал Лэнг. — Стол, за которым сидят ваши служащие, записывающие данные свидетелей, находился в помещении, расположенном возле читального зала. Ион стоял…
— Вы имеете в виду сэра Иона Уизерсона-Уилби?
И откуда у британцев такое почтение к титулам? Ведь, кроме пустых слов, от былой знати давно ничего не осталось, а ее представители — всего лишь лакомый кусочек для стервятников из желтой прессы.
Лэнг завершил свое повествование.
— Вас не затруднит пройти со мною в зал номер четыре, в экспозицию Древнего Египта?
И снова это была не просьба, а приказ.
Фотограф делал последние снимки мелового контура на полу. Уборщик с ведром и шваброй томился неподалеку, ожидая, когда можно будет ликвидировать темное пятно запекающейся крови. Обломки колесницы уже убрали — по всей вероятности, в реставрационные мастерские музея.
Фитцвильям задумчиво потирал подбородок:
— Значит, вы напали с копьем на человека, вооруженного пистолетом…
— У меня не было другого выхода.
— Но почему же вы не стали ждать полицию, как все остальные?
Опытное ухо Лэнга без труда уловило в этом вопросе оттенок обвинения.
— Потому что я не хотел, чтобы они похитили Иона. Сэра Иона.
— Но почему вы решили, что они уведут его куда-то за пределы здания?
Взгляд Лэнга остановился на фотографе, убиравшем в кофр свое хозяйство:
— Тогда зачем же им было уводить его отсюда?
— Но ведь они были вооружены. Что, по вашему мнению, вы могли против них предпринять?
Лэнга этот бесцельный допрос стал не на шутку раздражать.
— Спросите своих подчиненных, которые убрали то, что находилось в этом зале.
Ощутив вызов в ответе, Фитцвильям решил сменить тему:
— Давайте-ка взглянем на грузовые ворота. Вы не против?
Двери были широко распахнуты; снаружи несколько полицейских внимательно изучали проезжую часть и тротуары.
— Эти двери не из тех, которые можно запросто открыть изнутри, если они заперты, — заметил Фитцвильям.
Лэнг, установивший это гораздо раньше, ничего не сказал.
— Отсюда можно предположить, что они были не заперты, и, возможно, намеренно.
Лэнг снова промолчал. Фитцвильям опять потер подбородок:
— Что вы думаете на этот счет, мистер Рейлли?
— Жаль, что вы не можете расспросить охранника, которого они застрелили.
Инспектор расслабленно уронил руки:
— То есть?
— То есть — кто-то должен был их впустить. В этом случае убийство — единственный надежный способ застраховаться от опасности, что сообщник проболтается, кто они такие.
Фитцвильям медленно кивнул. Да, этот американец причинил ему немало хлопот, но глаз у него наметанный, ничего не скажешь.
— Полагаю, вы осмотрели убитого. Не попалось чего-нибудь такого, что помогло бы его опознать?
Лэнг непроизвольно сунул руку в карман и прикоснулся к скомканному кусочку плотной бумаги, половинке посадочного талона из самолета, если только это действительно был посадочный талон. И внезапно решил не говорить о нем. В те годы, когда он работал в Управлении, информация была основой основ — поделись ею с кем-нибудь, и можешь считать, что ты никогда ничего не знал.
— Ровным счетом ничего.
Дженни Фастинг никогда не могла понять, почему такой богатый человек, как Лэнгфорд Рейлли, останавливается в этой старинной гостинице. Низкие потолки, неровные полы, щелястые двери и помутневшие от старости стекла в похожих на решетки оконных переплетах. Как-то раз она даже набралась смелости и спросила его об этом, и он ответил, что если это обиталище устраивало Елизавету Тюдор, то и для него сойдет. С ним можно было бы согласиться, если бы не тот неоспоримый факт, что с тех пор, как добрая королева Бесс посещала Рай, чтобы выяснить причины перебоев в поставках рыбы, дом изрядно состарился. Тогда Рай был крупным портом и содержал большой рыболовный флот, но за прошедшие века устье реки занесло илом и все в корне изменилось. Когда сюда приезжала королева, гостиница была новехонькой, поскольку ее выстроили вместо прежней «Мермейд инн», сгоревшей вместе с доброй половиной города во время неожиданного налета французов. Впрочем, Дженни была готова поручиться, что на самом деле Елизавета I здесь вовсе не бывала.
Это было общей чертой, присущей всем янки, — они буквально обожествляли старину, даже разрушающиеся от ветхости старые дома. Янки. Она знала, что ее босс Лэнг Рейлли ни в коем случае не применял к себе это слово, а причиной тому были раздоры, происходившие в Америке более ста лет тому назад. Какое-то вторжение Северных штатов, а что американцы подразумевали под этим, известно только им самим [4].
Еще одной особенностью янки — э-э… американцев — было то, что они всегда спешили. Потому-то ее разбудил за полночь звонок из Лондона. Мистеру Рейлли потребовалось встретиться с нею в маленькой лаборатории, которую его фонд организовал в Рае для обслуживания других учреждений фонда, расположенных на Британских островах. Здесь содержание лаборатории обходится куда дешевле, чем в Лондоне, и автомобильное движение гораздо спокойнее. Что там говорить — главная улица в Рае до сих пор была вымощена булыжником, и вдоль нее тянулись дома, у которых лишь первые этажи были кирпичными, а вторые выставляли напоказ беленые стены с толстыми балками каркаса. Город словно мечтал о возвращении славной королевы.
4
Речь идет о Гражданской войне в Америке (1861–1865), во время которой «янки» было прозвищем жителей Северных штатов.