— А то, что нет у вас никаких доказательств.
— Как это, нет? — не понял Анатолий.
— А так. Нет, и все тут!
— А это что? — обвел рукой лежащие на столе кассеты и снимки Давыдов. — Это вам разве не доказательства?
— Стоп, — юрист предостерегающе поднял руки вверх: — Давайте определимся. Дело не во мне или в вас. Сейчас я с вами буду говорить не как гость и даже не как человек, который хочет вам помочь, а как работник прокуратуры. Идет?
— Да, конечно, — согласились Давыдов и разведчик.
— Тогда поехали, — юрист собрал листы с описанием Давыдовских похождений, прихлопнул их ладонью. — Что мы имеем? Всего лишь показания майора Давыдова. Показания, замечу, ничем не подтвержденные.
— А как быть с этим? — Анатолий показал на снимки «руин „Птеродактиля"» и магнитофонные кассеты.
— А что это?
— Прямое свидетельство фальсификации.
— И что о чем свидетельствует?
— Ну, вот снимки внутренностей после взрыва и последний доклад с борта, например, никак друг с другом не вяжутся. С точки зрения эксперта, экипаж после взрыва должен был погибнуть мгновенно. Дальше больше: разрушение стоек шасси и особенности повреждений корпуса говорят о том…
— Стоп, стоп, стоп! Пошли по порядку. Итак, вы опираетесь на мнение эксперта, который, кстати говоря, погиб, так?
— Ну, так, — неохотно подтвердил Давыдов.
— А ваши оппоненты будут опираться на мнение судебной медицинской экспертизы.
— Так экспертиза может подтвердить…
— А может и опровергнуть. Что, если ваши оппоненты, сначала взорвали вертолет и только потом поместили туда тела экипажа? Погибшего, пускай, после взрыва, но произошедшего совсем в другом месте? Или, например, кто-то из членов погибшего экипажа прожил чуть дольше остальных? Мало ли что там может оказаться?
— Ну а повреждения корпуса машины?
— Это, простите, тоже не аргумент! С точки зрения вашего эксперта, повреждения не соответствуют тем, какие должна была получить ваша вертушка, а они выдвинут своего эксперта, который скажет, что все должно быть именно так, как есть.
— Хорошо, но ведь можно провести фонетическую экспертизу магнитной записи. При взрыве на борту объекта, напичканного электроникой, должны остаться следы и момента взрыва, помехи разные, а здесь запись чистяк, ни малейшего всплеска шумов! Можно смело экспертизу проводить.
— А что она вам даст? — перебил юрист. — Во-первых, у вас не сама запись, а копия. Может быть, на той ленте, что была на борту…
— Проволоке. Там, в магнитофоне, в качестве носителя тонкая проволока, — уточнил Давыдов.
— Пускай проволока, — кивнул юрист. — Может, на ней и есть следы взрыва, у нас же нет этой записи, а они ее могут элементарно сделать. И второй вопрос? А где гарантии, что это именно та запись?
— А я там записку оставил, на месте, где переписывал обмен.
— Вот это как раз можно обернуть против вас. Вы могли это сделать заблаговременно, до того, как произошла катастрофа. Специально, чтобы потом воспользоваться в качестве доказательства.
— Ну а такая же запись внутри вертолета? Ее то я не мог сделать заранее, до пожара на борту?
— А что она подтверждает? То, что вы были на борту после всего того, что случилось? Этого никто отрицать не станет.
— Ну а насчет вот этого что вы можете сказать? — возвращаясь к началу беседы, Давыдов показал удостоверение сотрудника службы безопасности, участвовавшего в нападении на пост ГАИ, и его пистолет.
— Ничего. У вас есть хоть один живой свидетель происшедшего?
— Нет.
— А раз нет, то как вы собираетесь доказать, что на вас нападали, а вы оборонялись? Может, это вы всех положили, когда уходили от погони или когда сопротивлялись при попытке вас задержать? Может, вы все это в лесу нашли?
— Ну да, — нахмурился Давыдов, — что-то подобное они уже сочинили.
— Вот видите. Все это можно повернуть так, а можно и эдак, и уж если против вас работает какая-то профессиональная команда, а не группа любителей, то, поверьте моему опыту, они предусмотрели все. Кстати, кое-что из вашего сочинения на заданную тему говорит в пользу того, что все готовилось заблаговременно.
— А ну-ка, Германович, просвети нас, сирых и убогих! — бодро произнес примолкший было Терехов. — Что мы проморгали?
— Как говаривал небезызвестный Холмс Ш., «это же элементарно!» Судите сами. Не кажется ли вам странным, что в отделе, куда вы попали служить, имелось сразу две вакансии? Заметьте, это не в войсках, где надо на железе мерзнуть и на ветру гайки крутить, а в столице. Не кажется ли вам странным и то обстоятельство, что накануне выпуска из вашей «высшей пулеметной школы» нет ни одной заявки на выпускника?! Это по нашим временам нонсенс! В такие места, как ваша «фирма», немедленно попадает или отпрыск какого-нибудь высокопоставленного папы, или тот, кто должен работать, работать и еще раз работать, развязывая начальству руки для приработка по специальности в какой-нибудь фирме. На худой конец все места заняты. А тут сразу две пустые клеточки в ШДК (Штатно-Должностная Книга). Чудеса, да и только.
— Н-да, действительно, — потер лоб Давыдов. — Что-то тут не то…
— Вы же, судя по вашим мемуарам, туда напросились сами, да и товарищ ваш тоже?
— Именно так, сначала он, потом я.
— Вот то-то же. Вас там определенно не ждали. Скажем точнее, просто не хотели видеть!
— Видно специалиста, — одобрительно заметил Терехов.
— Вы просто попробуйте взглянуть на это дело с какой-нибудь другой стороны. Простите мужики, но вы армейцы, а ваши оппоненты, как я понимаю, бывшие комитетские, вам нужно найти кого-то, у кого склад мышления такой же, как у них. Есть у вас кто-нибудь, ну в ФСБ, хотя бы?
— Даже и не знаю, что сказать, — нахмурился Сергей Николаевич. — Наши конторы друг друга, мягко говоря, не шибко жалуют.
— У меня есть знакомые, но это в Питере, — осторожно произнес Давыдов, он боялся обидеть Терехова, еще чего доброго подумает, что Давыдов сомневается в возможностях его ведомства.
— Это, кстати, важно еще в том аспекте, что ФСБ-шники должны в вашем расследовании принимать хотя бы формальное участие. ГРУ, как я понимаю, на своей территории не работает? И разбором летных происшествий не занимается?
— Так-то оно так, — неопределенно произнес Терехов, — но времена у нас уж больно своеобразные.
— Так что, мужики, пока, подчеркиваю, пока сделать я для вас ничего не могу. Для того, чтобы начала работать прокуратура, нужны не только подозреваемые, но и неоспоримые доказательства. Должна быть цепочка: возможность, мотив и средства. А вы даже мотив нарисовать не можете. Ну зачем кому-то гробить вертолет?
— Чтобы угнать заводскую разработку, — предположил Давыдов.
— Зачем? Можно скопировать чертежи, да, господи, есть уйма способов, вы же понимаете сами.
— Ну, а зачем Сухову тащить мину на борт?
— Так его еще и не осудили, подержат, подержат и выпустят. Скорее всего, вашим супротивникам нужно было его на время изолировать, а там видно будет. Им нужен выигрыш во времени или еще что-то, ваше отсутствие где-то, например…
— Например, в отделе сейчас, — высказал предположение Давыдов.
— Может быть, — охотно кивнул юрист. — И они своей цели добились.
— И что же делать? Ждать, когда они закончат свое дело? А если Дениса посадят? И этого гаврика за компанию? — мрачно спросил Терехов. — В НКВД, сам знаешь, насчет «дело состряпать» завсегда было запросто…
— Найдите что-нибудь такое, что невозможно опровергнуть, — подвел итоги Павел Германович. — Ну вот хоть настоящий вертолет. Должен же он где-то быть. Ищите. Ищущий да обрящет.
Наследник Пилата встал из-за стола, заваленного вещдоками, давая понять, что консультация закончена. Проводив гостя, Терехов озадаченно посмотрел на Давыдова:
— Ну и что будем делать?
— Попробуем установить, как именно они все это сделали. Мы, собственно, и собирались с этого начать.
— Ну да, с юристом я поторопился. Ну, сам понимаешь, хотел побыстрее Дениса вытащить, там из-за всего этого Славка в больницу слег, я медикам звонил, случай неважный. Мы его на всякий пожарный по своим каналам перебросили в военно-медицинскую академию в Питере, подальше от вашей конторы. Я завтра к нему наведаюсь. Ты говоришь, у тебя есть выход на питерских контрразведчиков?