В 1937 году в «Крокодиле» появилась карикатура Федора Павловича Решетникова, изображающая вручение белыми медведями ключей от полюса Ивану Дмитриевичу Папанину. История этого рисунка лишний раз свидетельствует, насколько привлекателен сатирический жанр.
Решетников начал свой творческий путь с карикатур в стенгазете Вхутемаса, где он рисовал вместе с Кукрыниксами и Аминадавом Каневским. Когда позднее он тайком пробрался на ледокол «Сибиряков», чтобы стать участником арктической экспедиции, Отто Юльевич Шмидт оставил художника на судне, вдоволь насмеявшись над его карикатурами, помещенными в корабельной стенгазете.
— Юмор, он в трудном полярном путешествии не менее важен и ценен, — сказал Шмидт молодому художнику, — чем жизнетворные витамины. Понимаете? Поэтому, только поэтому я зачислил вас в команду…
Так Федор Решетников стал участником двух героических арктических экспедиций.
Интересно вспомнить, что после гибели «Челюскина» Решетников организовал на дрейфующей льдине вместе с другими участниками экспедиции выпуск стенной газеты «Не сдадимся!» Веселые карикатуры несли бодрость, оптимизм. Смех помог челюскинцам выстоять в неравной борьбе со стихией. А когда была уже налажена связь с Большой землей, стенгазету переименовали в «Не сдались!».
Вслед за «Вручением белыми медведями О. Ю. Шмидту ключей от полюса» Решетников поместил в «Крокодиле» целый ряд запомнившихся карикатур. Уже став известным советским живописцем, он продолжает верную дружбу с сатирой и юмором. Вместе с другими крокодильцами Решетников участвовал в создании серии известных сатирических панно в Клубе мастеров искусств в Пименовском переулке. Большой известностью пользуется также серия его скульптурных шаржей на крупнейших мастеров нашего изобразительного искусства.
Но и живописные его произведения пронизаны лукавой усмешкой, родственной творчеству основоположника сатирического жанра в отечественной живописи Павла Андреевича Федотова. Вспоминая такие картины, как «Сватовство майора», «Завтрак у предводителя», явственно чувствуешь их влияние в решетниковских «Прибыл на каникулы» и «Опять двойка!».
К ШТЫКУ ПРИРАВНЯЛИ ПЕРО…
Великий поэт революции — один из старейших крокодильцев. Уже в № 4 за 1922 год, в первые же месяцы существования журнала, появилось его стихотворение «Нате — басня о «Крокодиле» и подписной плате». Его Владимир Владимирович Маяковский написал по просьбе К. С. Еремеева, которого он давно знал и очень уважал. Принесенная басня редактору понравилась.
— У меня к вам одна только маленькая просьба, — сказал дядя Костя, — нельзя ли вашу стихотворную лестницу свести в обычные, нормальные строки? Стихи хорошие, а рабочему читать их трудно…
— Константин Степанович, — заволновался Маяковский, — неужели вы думаете, что это просто моя блажь? Я ищу в таком построении стиха новую выразительность, обострение чувства ритма, которое должно передаться читателю!
— Владимир Владимирович, самое ценное в писательском труде — когда его произведение целиком доходит до массового читателя, — возразил Еремеев, — а вы сами осложняете восприятие своих стихов…
— Нет, дядя Костя, вы меня не убедите!
И тогда Еремеев не совсем дипломатично заметил:
— Учтите, Владимир Владимирович, что на гонораре уменьшение количества строк не отразится…
— Если бы не мое уважение к вам, — воскликнул Маяковский, — моей ноги больше не было бы в редакции! Я своими принципами не торгую!
Еремеев понял, что поступил нетактично.
— Считайте, Владимир Владимирович, что у нас никакого разговора не было. Я напечатаю стихи в том виде, как вы их дали. Насчет замечания о гонораре простите, а вот по поводу непонятности для читателей вашей лесенки остаюсь при своем мнении…
И он протянул Маяковскому руку, которую поэт крепко пожал.
— А теперь у меня еще просьба к вам, Владимир Владимирович. У нас послезавтра читательская конференция на заводе. Выступите лично и прочтите эти ваши стихи из будущего номера…
Маяковский охотно согласился. Он любил массовую аудиторию и блестяще читал свои произведения.
В тот вечер поэт был в ударе. После выступления, вызвавшего бурные аплодисменты, раскрасневшийся и возбужденный, он подошел за сценой к Еремееву.
— Ну как, дядя Костя? А вы говорили, что мои стихи непонятны!
— Да, но нельзя же автора возить на квартиру к каждому рабочему, который захочет почитать его стихи. Не правда ли? Вас не хватит. На слух звучит действительно великолепно, а вот когда про себя читать, неискушенный человек обязательно споткнется на вашей лестнице!..
— Ничего, — рассмеялся Маяковский, — привыкнут читатели к моим ступенькам. И еще как резво будут по ним подыматься до новой поэзии!..
Как-то в редакции спросили у Маяковского его мнение об одном молодом, но уже известном поэте.
— Маленького роста он, — коротко ответил Маяковский.
— Ну так что же? Пушкин тоже был маленького роста.
— Пушкин? Маленького роста? Он был на голову выше Петра Первого! — резко воскликнул Владимир Владимирович.
— Ах, вот о каком росте вы говорите…
— Ясно, не о том, что измеряют аршином. Можно и до потолка вытянуться, а остаться маленьким человечком, — закончил поэт.
В первые годы существования журнала Маяковский часто захаживал в редакцию, принимая активное участие в так называемых «темных» совещаниях, где обсуждались сюжеты для рисунков наших художников. У поэта был огромный опыт «Окон РОСТА», и соревноваться с ним в придумывании тем мог только профессиональный «темач» Михаил Александрович Глушков — человек редкостного остроумия, подчас в словесных турнирах бравший верх даже над таким уникальным острословом, как Владимир Владимирович.
Оба они хорошо играли на бильярде, причем состязания у них протекали своеобразно: перед очередным ударом игрок должен съязвить по адресу партнера, а тот, в свою очередь, обязан немедленно ответить встречной остротой. И в таких схватках Глушков тоже нередко «переигрывал» Маяковского…
Играть они любили в Большой Московской гостинице, рядом с нашей редакцией, где стоял зеленый стол с шарами из слоновой кости, и мы часто отправлялись туда не столько любоваться игрой, сколько следить за великолепным словесным поединком. Зрители, удобно расположившись вокруг, премировали особенно удачные остроты, бросая на зеленое поле серебряные двугривенные. Маяковский, как ребенок, радовался этому поощрению, с наслаждением сгребая их со стола, точно крупье в рулетке…
Владимир Владимирович, как известно, относился к своему творчеству с предельной требовательностью. Вспоминаю, что, сдав нам свое сатирическое стихотворение «Помпадур», он уехал в Крым. И вот уже с дороги, продолжая думать о своем «Помпадуре», поэт дал в редакцию телеграмму с просьбой заменить два слова словами, показавшимися ему более выразительными.
О другом характерном для Маяковского случае рассказывал мне один из редакторов журнала, Николай Константинович Иванов-Грамен. Когда поэт, которого называли «Маячок», «Маяк» и «Маячище», приносил рукопись в редакцию, ему, бывало, делали по стихам отдельные замечания.
— Значит, нужно исправить, — решает Маяковский. Усаживается на подоконник, думает, пишет, зачеркивает. Опять думает. Опять пишет. Кто-то говорит:
— Да оставьте, не переделывайте! Нас здесь человек десять, а не понравилось всего одному.
Маяковский замечает:
— То есть десяти процентам! А «Крокодил» читают тысяч шестьсот. Значит, не понравится шестидесяти тысячам. Как же можно не переделывать?..
Хочется развеять и совершенно неверное представление о Маяковском как о человеке грубоватом, несдержанном и даже агрессивном в тех случаях, когда с ним почему-либо не соглашались. В качестве примера приводят его выступления в большой аудитории Политехнического музея. Но надо вспомнить время и обстановку, в которой они проходили. В публике было немало злобных обывателей, торговцев-нэпачей, ненавидевших поэта за художественное разоблачение мещанства. Вполне естественно, что, парируя злобные реплики, а часто свист и улюлюканье, Маяковский действовал по всем правилам стратегии бескомпромиссного боя. Да, в такой обстановке он преображался и разил противника беспощадно. А в жизни был он человеком скромным, даже застенчивым, с нежной и тонкой душой, доброй, отзывчивой, легко ранимой…