— Какие это харчи! — Таня, отвернув платок, показала край пирога. — Так, перекусить на ходу. Ночью пекла.
Белогвардейский лагерь спал. Только в избушке светились окна. У одной из палаток дозорный солдат курил махорку. Когда он затягивался, кончик самокрутки светился, как раскаленный уголек. Вряд ли он заметил черную продолговатую тень, скользнувшую из узких ворот лагуны в море.
Лодочку изрядно покачивало. Волны одна за другой подкатывали под плоское днище и высоко приподнимали то нос, то корму. Вскоре под ногами заплескалась вода, просочившаяся сквозь пазы, — Ломову пришлось взяться за жестяную кружку — отливать воду. Иногда лодку встряхивало, и Таня крепко прижимала к себе корзиночку с пирогами.
— Что за чертовщина! — вдруг сказал Федя. — Толькочто был виден пароход…
Остальные в лодке повернули головы: парохода не было…
Сырой тяжелый туман, внезапно наваливший с моря, затопил, растворил судно. Сопки, черная полоса берега, огоньки в избушке тоже исчезли.
«Куда держать?» — размышлял Федя. Он ощупывал в кармане круглый школьный компас и казнился, почему не заметил направление, пока «Синий тюлень» был на виду.
— Что будем делать, ребята? — спросил Федя.
— Только не обратно, — отозвался Ломов.
Федя повертел в руках свой компасик, подумал. Лодку сильно швырнуло на волне. Таня вскрикнула и еле удержалась на скамейке, ухватившись за лебединую шею. Ломов снова взялся отчерпывать воду.
— Греби, не то развернет лагом, опрокинет! — крикнул Великанов, торопливо помогая кормовым веслом. — Будем искать пароход.
Напряженно прислушиваясь, они плыли в тумане, как в молоке. Время шло медленно. И как бы не вынесло в море…
— Берег! Я слышу прибой. — Ломов показал влево. — Тише, ребята, суши весла.
Сомнений не было, прибой рокотал совсем близко.
— Значит, вышли к северному берегу бухты, — сказал Федя. — Пройдем буруны, за ними…
Но тут белый, как в бане, пар-туман потемнел над головами мореходов.
— Пароход! — крикнул Виктор Никитин, даже пригнувшись от неожиданности.
Все заметили, что сразу стало тише: корпус судна прикрыл лодку от идущей с моря зыби.
— Это не «Синий тюлень», — сказал Федя, когда лодка с легким стуком прислонилась к железной стенке. — Пробоина и ржавый. — Он ощупал борт. — Это тот, что еще до войны на камни мыса Звонарева наткнулся. Забыл, как звать, иностранец какой-то.
— Да, — отозвался Ломов, тоже потрогав железо. — Одна ржавчина… А что, если здесь переждать? — несмело предложил он. — Отсюда к нашему-то недалеко, но сейчас по морю бродить — до беды недолго. Давайте подождем, может, хоть чуть получше будет видимость.
— Согласен, — кивнул Федя. — Ну-ка, подгребайте в эту щель.
Лодка медленно вошла в разверстое чрево парохода. Волны гулко ухали в него. От ударов дрожали железные бока.
Таня робела, ей казалось, что эта гора железа не выдержит и обрушится. Вспыхнул свет фонарика. Сначала показалось, что лодка в ржавой пещере. Присмотревшись, увидели по бортам шпангоуты.
— Здесь была машина, — сказал Никитин. — Вон трап, остатки решеток, а там световые люки.
— А машины на берегу, — оживилась Таня. — Я сама видела. Их уже песком занесло. Наверно, про этот пароход отец рассказывал. Матросы тут сарай построили, когда спасать судно хотели. В сарае полно всяких шестеренок, болтов, гаек… большие… — Девушка показала руками. И поежилась: — Озябла я.
— Лодку здесь привяжем, — скомандовал Федя. — Поищем камбуз. Может, цел остался, погреемся. — Он ласково посмотрел на Таню. — Гляди-ка, лицо совсем синее.
— А чем топить? — спросил Ломов.
— Найдем; чтоб на пароходе да не сохранилась какая-никакая деревяшка…
Оставив лодку у ступенек, стали подниматься по железным лестницам.
— Смотрите, уголь! — Никитин показал лучом фонарика на черные кучки на стрингерах. — На неделю хватит.
Машинист шел впереди, осматривая и ощупывая каждую подозрительную ступеньку.
Подъем на палубу оказался нелегким делом — словно восхождение на Авачинскую сопку. Не раз приходилось перелезать через опасные трещины и разрывы. Да и сама палуба в некоторых местах была повреждена. Полуоторванные листы дребезжали от ударов волн.
Ломов снял курточку и, завязав рукава, стал собирать уголь.
Коридором они вошли в большое помещение.
— Кают-компания, — определил Федя, — а здесь трап к капитану.
— Пойдемте к капитану, — предложила Таня. — На минутку… Мне хочется посмотреть, что там.
Поднялись еще повыше. Дверь в каюту сорвана. Деревянная обшивка почти вся осыпалась. Из мебели остался покореженный письменный стол, в спальне — широкая деревянная кровать с панцирной сеткой. К большой радости друзей, в каюте стояла чугунная печка. Труба выходила в один из иллюминаторов.
— Ну вот, теперь у нас все, что надо, — довольно сказал Федя. — Топи печь, Виктор, по твоей части… А я иллюминаторы закрою.
Только два иллюминатора в капитанском жилище оказались с целыми стеклами. Остальные разбиты или задраены глухарями. У Тани в корзинке, кроме пирогов, нашлись свечи. Одну зажгли, поставили на стол.
Никитин молча вынул нож и стоя принялся щепать лучину из планок обшивки. Ломов заметил на полу полотнище двери и приставил его на место.
Таня осмотрелась кругом, вздохнула.
— Капитан, наверно, старый был, опытный… а нашелся и на него камень.
Сухие щепки ярко разгорелись. Никитин насыпал сверху угля. Скоро Феде и Сергею пришлось сбросить суконные куртки, а Таня развязала платок.
Друзья устали, переволновались, и не мудрено, что заснули, едва дожевав пирог.
Их не беспокоили глухие раскаты прибоя, гудевшие в пустом корабле, будто в раковине.
Первым проснулся Сергей Ломов. Он поднял голову и прислушался. Прибой по-прежнему бился в борта. В каюте сыро, холодно и полутемно. Бледный рассвет еле сочился сквозь иллюминатор с уцелевшим стеклом.
Ломов вышел наружу. Туман стоял стеной. Железная палуба, надстройка — все сырое, на всем осела влага. Это не удивило матроса. Какой моряк не знал, что в этих местах туманы особенно густеют под утро. И все-таки с рассветом лучше. Вот уже можно рассмотреть фок-мачту с обрывками такелажа, темные провалы трюмов…
Сергей разбудил товарищей, когда печка в капитанской каюте снова разогрелась, задышала теплом.
— Чайку бы… — сладко потянулся Никитин. — Со вчерашнего дня ни капли во рту. И Танюша на рыбу в пирогах соли не пожалела…
— Вода есть, — ответил Ломов. — Дождевая. А вот чайник…
— Поищем и чайник. Где тут камбуз? — спросила Таня. — Пойдемте, все это очень интересно.
Обход начали с буфета. Таня первой увидела на штормовых крючках три совершенно целые фарфоровые чашки. В кают-компании нашлись два медных чайника, но они оказались никуда не годными — сплошные дыры.
Посередине камбуза стояла несокрушимо, как крепость, чугунная плита. Среди кастрюль, больших и маленьких, одна оказалась совсем хорошей. Видимо, в ней было что-то жирное, и это сохранило металл.
Воду взяли в штурманской рубке. Пароход стоял с небольшим креном, и она скопилась на правом борту. На вкус вода отдавала ржавчиной, но никто не привередничал.
— Даже полезно, — заявил Великанов, — доктора железо прописывают…
С аппетитом уничтожили остатки пирога, запивая кипяточком.
— Ох, этот туман!.. — вздохнул Федя, вынимая старинные отцовские часы. — Подождем до полудня, авось поредеет. Но как только чуть видимость — в лодку и за весла. Упустим время — с берега могут заметить. Выходит, все не так просто оборачивается… Вот что, друзья, — обвел он взглядом товарищей, — надо вахтенного на палубу поставить.
— Правильно, капитан! — одобрил Ломов. — Давай меня первого.
Матрос тут же вышел. Никитин, прихватив самодельный мешок, отправился за углем.
Великанов и Таня остались одни. С минуту прошло в молчании. Потом они как-то враз посмотрели друг на друга.
— Ты рад, что встретил меня? — спросила Таня.