Дня через три на галечную косу прибой выбросил орочскую лодку с изображением лебедя на носу. Боцман решил приспособить ее для своих нужд. Когда матросы приводили лодку в порядок, очищали от песка, смолили — нашли перочинный нож. На костяной ручке, видимо раскаленным гвоздем, были выжжены буквы «Ф. В.». «Федор Великанов», — догадались матросы. Но как мог попасть в лодку его нож? Куда парень путешествовал на ней? Матросы решили никому не говорить о ноже и появившихся у них догадках. Если пароход увел Федя, лучше об этом не болтать.
С тех пор как «Синий тюлень» пропал из бухты, миновало пять суток. Безрадостно было в лагере потерпевших крушение. Запасы продовольствия кончались. Со вчерашнего дня пришлось строго ограничить паек. Табак на исходе. Солдаты ходили сумрачные, злые, со вспухшими от комариных укусов лицами. На что решиться? Идти пешком через тайгу? Без опытного проводника опасно. С тайгой не шутят… Катер без бензина. На шлюпки всех не посадишь. И опять-таки — как в море без продовольствия? Положение создалось тяжелое. Хорошо еще, солдатам посчастливилось убить двух лосей, которые, спасаясь от гнуса, выбежали на берег. Но рассчитывать на случайную удачу нельзя, надо искать более надежный выход.
Угнетала неизвестность. Даже куда идти — неясно: на север, на юг? Где сейчас партизаны? Да и смогут ли солдаты, уставшие за переход по тайге, сражаться?
Для карателей партизаны были страшнее голода. Они рассказывали друг другу страшные истории о внезапных лихих нападениях лесных братьев. Даже в прибрежный кустарник за лесной ягодой солдаты ходили с винтовками, по нескольку человек.
Рядовые моряки — матросы, кочегары, машинисты — ожидали событий без всякого страха. Партизан они не боялись и были уверены, что захватившие пароход не тронут их. Вот только с харчем туговато…
В избе встали рано. Здесь страх перед партизанами господствовал безраздельно.
За чаем мадам Веретягина, закутавшись в пуховый платок, опершись локтями на стол, брезгливо смотрела на прогорклые, похожие на землю сухари, на мутный чай из сухой малины.
— Сухари и те не догадались вовремя сменить… А может быть, на сухарях экономили? — не выдержала Лидия Сергеевна. — Вы, первый после бога, — раздраженно кинула она Гроссе, — делайте что-нибудь! Из-за вас мы тут наверняка попадем в руки большевиков. Если бы мы поехали в ту ночь на пароход, он не исчез бы. — Выпятив нижнюю губу, она выпустила густую струю дыма.
Веретягина дымила без перерыва почти круглые сутки, и капитан серьезно боялся за здоровье своей канарейки. Теперь он смотрел на эту женщину как на врага.
— Лидия Сергеевна, — умоляюще сказал Оскар Казимирович, — моя канарейка…
— Если вы еще раз напомните о ней, — драматически пропела Веретягина, — я своими руками задушу ее… О боже! Как вы надоели мне вместе с вашей птицей…
Поручик Сыротестов и японский офицер сидели с унылыми лицами. Поручик стал страдать бессонницей. Заложив руки за спину, он часами ночью выхаживал по берегу.
— Господа, хоть вы скажите, пусть он принимает какие-то меры. Он посадил на мель пароход, он его нарочно потерял.
— Вы лжете-с! — тонким голоском вскричал Оскар Казимировнч. — Я не мог содействовать исчезновению моего парохода. Я привлеку вас к ответственности за бунт-с! — Капитанский нос-шишечка покраснел. Гроссе в ярости забегал по избушке.
— Друг мой, — вмешался Сыротестов, — не надо так расстраиваться. Но, господин Гроссе, Лидия Сергеевна права: вы причина наших бед. Из-за вас я потерял целое состояние.
— Я не сведущ в ваших делах, поручик… Я не могу быть спокойным при этой особе. — Оскар Казимирович показал на сестру милосердия. — Вместо того чтобы молиться, она богохульствует. Она не дает мне думать.
«Чтоб смолкла баба, шею ей сверни…» — билась в его голове читанная когда-то строка. «Чтоб смолкла баба, шею ей сверни…»
— Сергей, в вашем присутствии оскорбляют женщину, — закатила глаза Лидия Сергеевна. — А вы… вы не капитан, а старая дева.
— Для вас, уважаемый, — сорвался Сыротестов, — она не «эта особа», а ее превосходительство мадам Веретягина, вдова заслуженного генерала.
— Японское командование поддерживает капитана, — важно сказал Тадзима. — Капитан должен держать камертон всем порядкам. Надо думать, как спасать людей, всем надо думать.
— Я не могу больше, — тяжело дышала Лидия Сергеевна, — я задыхаюсь, когда этот богомольный кретин… В эту минуту в избу ворвался старший механик.
— Господа! — радостно крикнул он. — Господа, «Синий тюлень» стоит на рейде!
Капитан опомнился первым и, схватив бинокль, бросился наружу. За ним выскочил поручик с Лидией Сергеевной. Все засуетились, лишь японец невозмутимо оставался за столом.
— Никогда не надо волноваться, — сказал он, втянув в себя воздух. — Офицер всегда должен быть спокоен. Японский офицер должен быть еще больше спокоен… Мы еще не знаем, кто пришел на пароходе, не знаем, хорошо ли для нас, что пришел пароход.
Капитан Тадзима зажег сигарету и подошел к окну. На берегу матросы и кочегары под руководством неутомимого старпома Обухова разложили огромные костры. Тяжелый черный дым повалил кверху. С парохода должны заметить сигнал. К полудню туман совсем разошелся. «Синий тюлень» стал отчетливо виден. Все люди на берегу собрались в одном месте. Костры продолжали гореть. Все надеялись на скорое избавление, оживленно переговаривались.
На верхнем мостике парохода показался человек. Он замахал флажками. Третий помощник, тоже с флажками, взобрался на обломок скалы.
«Капитану Гроссе немедленно прибыть на пароход для переговоров», — перевел он, обернувшись к Оскару Казимировичу.
— И все? И больше ничего?
— Ни одного слова.
Капитан недоумевающе пожал плечами.
— Поезжайте, капитан, узнаете, что там произошло, — сказал Сыротестов.
— Но кто имеет право меня вызвать? — пыжился Гроссе. — Какие переговоры? Мне может приказывать только управляющий Добровольного флота или его помощник. И — меня одного? Может быть, вы, поручик, поедете со мной?
— Там партизаны! — Лидия Сергеевна схватила за рукав Сыротестова. — Ему нельзя!
Сыротестову и самому хотелось на пароход, к соболиным шкуркам, но страх перед партизанами перевесил. Он промолчал и отвернулся.
— Ему нельзя, а мне можно, — нервно передернулся капитан, не зная, на что решиться.
К спорящим приблизился японец.
— Я еду с вами, господин Гроссе, — заявил он. — Японского офицера никто не посмеет тронуть. Я представитель японского командования. — Тадзиму тоже влекли шкурки, кроме того, он решил удостовериться в гибели американского проповедника.
— Старпом, готовьте шлюпку! Шесть гребцов, на руле пойдете сами, — сразу распорядился Оскар Казимирович и частым шажком заторопился в избу переодеться.
После того как шлюпка отошла к пароходу, машинист Безбородов вспомнил об ороче. Тот, попыхивая трубочкой, приспосабливал на галечном берегу жерди для сушки рыбы.
— Идем чай пить, — позвал Безбородов, — отсырел небось в тумане-то…
— Спасибо, — сказал ороч. — Моя чай пить любит.
В избе царило молчание. Чем кончится поездка капитана? Лидия Сергеевна курила, закутавшись в пуховый платок. Стремницкий — второй помощник — и второй механик Ястребов, чтобы скоротать время, баловались картами в подкидного дурака. И вообще немногословный Стремницкий был в последнее время особенно молчалив. Буфетчик, перекинув через плечо полотенце, перетирал посуду. Поручик Сыротестов подвинул табуретку к окну и, глядя на море, зажигал папиросу от папиросы.
— Сюда, Николай Григорьевич, — пригласил машинист ороча. — Садись, не стесняйся… Евграф Спиридонович! — позвал он буфетчика.
— Здравствуй, — негромко сказал ороч и присел на край скамьи.
Буфетчик, глянув на гостя поверх очков, взялся за чайник.
— Сережа, кто это? — недоуменно спросила Лидия Сергеевна, подняв брови.
— Это местный житель, мадам, — объяснил Фомичев, доставая из сундучка заветную фляжку рома. — Туземец. Очень полезный человек.