— Туземец?! — протянула мадам Веретягина с гримасой. — От него нехорошо пахнет, пусть он выйдет отсюда… Убирайся вон! — обернулась она к орочу. — Понимаешь?
— Моя понимай, — сказал Намунка. — Однако, моя здесь хозяин. — Он махнул рукой на стены дома. — Моя мадама прогоняй нет, живи, пожалуйста.
— Не прогонишь, разрешаешь жить? — Лидия Сергеевна саркастически хохотнула. — Ты слышишь, Сережа, он разрешает…
Сыротестов повернулся, скрипнул табуреткой.
— Моя гребенка нашел. — Ороч ощупывал карманы. — Твоя потеряй. — Он подал Лидии Сергеевне черепаховый гребень с драгоценными камешками.
Лидия Сергеевна удивленно посмотрела на гребень, на Сыротестова. Потом резко выхватила гребень.
— Ты где… где ты нашел его? — спросил поручик, подходя. Вены на его лбу и шее вздулись.
— Возле мертвый люди… твоя убивай, чтобы люди молчи, — сказал Сыротестову ороч, не знавший лжи.
— Что он говорит! — побледнела Лидия Сергеевна.
— Моя говори правду. Твоя сердись не надо.
Мадам Веретягина не узнала ороча… Но у офицера глаз был памятливее.
— Постой, голубчик, — приглядывался Сыротестов. — Я тебя где-то видел. — Он старался вспомнить. — А, большевик из бухты Орлиной! Тебе удалось бежать?! Пойдем-ка со мной… — Последние слова поручик сказал хриплым шепотом. Приподняв старика за ворот, он грубо толкнул его к двери.
Машинист Безбородов не верил своим глазам.
— Моя нет большевичка, — вынул изо рта трубку ороч. — Моя правду говори.
— Сейчас мы поговорим… Иди, иди, — повторял Сыротестов, нашаривая кнопку у желтой кобуры.
С легким скрипом открылась и закрылась дверь. Петр Еремеевич Безбородов увидел жиденькую серую косу на спине старика.
— Поручик сошел с ума! — крикнул Безбородов, кидаясь к двери. — Я протестую!
Но Лидия Сергеевна опередила его. Как взбесившаяся кошка, она прыгнула, загородив собой выход из избы.
— Поручик знает, что делает, вас это не касается! — Она взмахнула браунингом.
Глаза психопатки горели, прическа растрепалась. В уголках рта показалась пена. На груди подымался и опускался огромный красный крест.
— Я запрещаю выходить… Буду стрелять. Хамы, хамы! — разбрызгивала она слюни. — Не смеете, перестреляю!
Совсем близко от дома хлопнули будто доской о доску. Стармех Фомичев перекрестился.
Безбородов, сжав кулаки, ненавидяще сверлил взглядом Веретягину.
Через минуту, тщательно обтерев ноги о половичок, вернулся поручик…
Сыротестов, как полная заурядность, быстро попадал под влияние более сильных натур. Сначала его самолюбию льстило, что вдова известного царского генерала обратила на него внимание. Он хвалился перед друзьями даже орденами покойного мужа мадам Веретягиной, словно все они принадлежали ему. Генеральскую вдову привлекала молодость поручика, жестокость к большевикам. Понемногу Лидия Сергеевна взяла его в руки. Поручик оказался тряпкой и ни в чем не мог отказать ей.
Как-то за рюмкой Сыротестов рассказал Лидии Сергеевне свою тайну. С тех пор он не знал покоя. Веретягина настойчиво уговаривала махнуть рукой на родителей и, завладев соболями, бежать за границу.
Наконец Сыротестов согласился. Однако, беспощадный к попадавшим в его руки, он побаивался своего папашу, горячего на расправу.
После исчезновения парохода Лидия Сергеевна была зла на весь мир. Рушились надежды, уплыли миллионы, и она все эти дни особенно нервничала… А тут еще партизаны.
Сыротестов сначала даже не очень сожалел о пропаже пушнины. Пока ничего изменить нельзя, а дальше увидим. За границу бежать теперь не имело смысла. Зная, что карательная экспедиция только ширма, поручик не особенно стремился действовать. Пока что он ретиво искал крамолу среди окружавших его солдат и моряков, в чем ему охотно помогала Веретягина. Но «Синий тюлень» появился снова на горизонте, и заботы вернулись.
На пароходе капитана Гроссе встретил Федя Великанов.
— Здравствуйте, Оскар Казимирович, — улыбаясь, сказал юноша. — Я провожу вас к нашему командиру.
Федя был в превосходном настроении, словно именинник. Ему удалось найти мыс Прозрачный и партизан. Теперь партизаны в безопасности, пароход цел. А каратели? Недолго им осталось…
— Ваш командир? — Гроссе гневно смотрел на Федю. «Щенок, вот кто, оказывается, увел пароход. Поразительно!»
— Командир партизанского отряда, — охотно пояснил Великанов.
Оскар Казимирович огляделся. У трапа стоял высокий, давным-давно не брившийся парень с винтовкой, в солдатских обносках. На голове — буденовка с красной звездой. У пояса подвешены гранаты. На палубе прохаживались еще десятка два вооруженных бородачей. Здесь можно было собрать лучшую в мире коллекцию бород. Тут были бороды, закрывавшие грудь, и жиденькие, сквозные, более или менее причесанные и лохматые. В общем, что ни человек, то своя борода…
Оскар Казимирович сделал несколько шагов.
На лобовой стенке, под мостиком, висел плакат: «Невзирая ни на что, рабочий, крестьянин и партизан Приморья должен встретить белогвардейцев градом пуль, лесом штыков. Смерть должна найти контрреволюцию на сопках и полях нашей страны». «И на море!» — добавил кто-то сбоку корявыми буквами.
Гроссе прочитал плакат.
— Не пугайтесь, Оскар Казимирович, плохого вам не сделаем, — ободрил капитана Великанов. — Будем просить по-прежнему командовать пароходом.
— Будем просить?.. Скажите-с, какая честь, господин партизан. Вы соображаете, что говорите?
Вряд ли у капитана Гроссе было когда-либо столь необычное положение и столь затруднительный случай. Что он ответит? Да, он не из самых храбрых капитанов. Возможно, он даже согласится… Но… Гроссе вдруг что-то заметил в открытом море.
— А это что? — Он указал на серое пятно на горизонте. — Как будто сторожевик-с. — Приподнял висевший на шее бинокль, приставил его к глазам. — Это «Сибиряк», — сказал Оскар Казимирович через мгновение. То, что он решил минуту назад, он передумал и уже посмелее расправил узкие плечи. — Вот что, дорогой, я не намерен разговаривать с партизанами. Понял?.. — Он повернулся и зашагал к трапу, постукивая высокими каблуками. — Пойдемте, господа, на берег, — сказал Гроссе старпому Обухову и двум матросам, ожидавшим его на палубе. — Нам не по пути с бунтовщиками.
В это же время с моря прозвучал выстрел. Снаряд разорвался недалеко в воде, подняв пенистый фонтанчик.
— Мы решили остаться на «Синем тюлене», Оскар Казимирович, — вежливо, но твердо сказал Обухов. — Я и матросы. На шлюпке плотник, Курочкин и кочегары, они отвезут вас.
— Я тоже остаюсь, — сказал японский офицер. Судьба подготовила капитану Гроссе еще один удар. На борт парохода поднялись запыхавшийся старший механик Фомичев и еще несколько человек — машинисты и кочегары. За ними вступил на палубу радиотелеграфист Иван Курочкин; он тихонько проскользнул в радиорубку.
— Я отказываюсь находиться в лагере, господин капитан, — без предисловия начал механик. — Этот контра поручик застрелил Петьку Безбородова и старого ороча. Как собак! — Стармех все повышал голос. — Я возвращаюсь на свой пароход, и никто мне не запретит это сделать. Все. — И Фомичев пошел на кормовую палубу.
За ним двинулась машинная команда. И тут Николай Анисимович увидел… Великанова. Он рванулся было к нему с радостным восклицанием, но потом сник, опустил голову и зашагал дальше.
Гроссе бледнел и краснел. Волосы на его затылке поднялись. Сжав маленькие кулачки, он посмотрел вслед механикам, затем круто обернулся к старпому:
— Это измена, милостивый государь! Бунт на пароходе… На рею захотели? Приказываю немедленно собрать команду и возвратиться на берег!
— Мы останемся здесь, — коротко повторил Обухов.
— Старпом — зачинщик! Невиданно-с! — кипятился капитан.
С заметно приблизившегося дозорного корабля прогремел еще один выстрел. Гроссе заторопился в шлюпку, где одиноко сидел судовой плотник.
На мостике «Синего тюленя» — штаб несколько странного, неморского вида. Здесь был Тихон Барышников, командир партизан, высокий человек в кожаной куртке, с маузером в деревянной кобуре. Лесничий Степан Федорович Репнин. Еще двое молодых парней, увешанных разным оружием. Иван Степанович Потапенко, Федя Великанов и Таня…