Собаки остановились у ступеней и, надрываясь лаем, готовы были броситься на свою жертву и растерзать. Но что-то им, верно, мешало. Будто демоны перед заговоренным кругом, метались они, не смея ступить на крыльцо.
Тут в холле зажегся свет. У двери в спальном халате показался Иноземцев. Он неспешно снял очки, протер стекла и надел их вновь. На лице застыла маска безразличия, ни единый мускул не дрогнул.
— Откройте, прошу вас, — молила Ульяна, рискуя оторвать заветную ручку от двери.
Иноземцев отрицательно покачал головой и ушел, точно так же медленно и безучастно. Через две минуты потух свет. А собаки продолжали заливаться, иногда подскакивая и пробуя на прочность передними лапами первую ступеньку. Потом вторую, затем начали пританцовывать, лая, и на третьей.
«Неужели съедят?» — рыдала Ульяна.
Когда лапы их оказались прямо перед стопами бедной девушки, она не выдержала и дернулась в сторону, перепрыгнула через перильца. Добежала до плюща, по которому давеча спустилась, забралась на свой балкон. Одна из собак успела схватить ее за пятку и сорвать башмачок, даже немного поранив.
— Хоть бы бешенства не заработать, — всхлипывала пленница.
Хотела остаться на воздухе, на звезды посмотреть, подышать напоследок перед смертью, ведь не выйти ей на свободу, сгинуть здесь в безвестии придется. Но зверье лаять не прекращало, аж до звона в ушах, да и замерзла — ведь середина октября. Стала внутрь своей тюрьмы взбираться. А обратно лезть труднее, вилы-прутья-то наружу торчали. Вся исцарапалась, изранилась, но влезла. Только тогда собаки, будто по приказу, смолкли.
Утром Иноземцев явился — бедную девушку, всю в крови и ссадинах даже взглядом не удостоил. Ульяна, уже начинавшая не на шутку обижаться на него да себя жалеть, терпела, не сказала, что собаки ее покусали и пятка невыносимо ноет. Доктор санитарам велел подоконник от кровавых разводов вытереть, потом рабочего привел, который поврежденные прутья вынул из решетки, новые вдел.
— Познакомились с моими питомцами? — саркастически улыбнувшись одним уголком рта, осведомился он. — Одну Герочка зовут, другого — Дядюшка[12].
Ульяна подняла на врача полные боли глаза. Каким он стал, совсем другим, лицо жесткое, складочка у губ, худой и высокий, прям как Кощей Бессмертный. Что ж ты со своей царевной делаешь? Не ровен час, погубить хочешь.
Ушел, а к кровати приковывать не стал. Вновь Ульяна надежду обрела. Забегала по комнате, запрыгала, стала стены простукивать, дверь прощупывать. Но через некоторое время за стенкой какой-то странный шум раздался, и комнату сотрясло от мощных ударов, точно кто тараном работал. Через некоторое время вдруг со стены на пол штукатурка посыпалась, обои прорываться начали, а сквозь них трубки в полдюйма диаметром повылезали.
Господи боже, что это? — не поняла Ульяна.
Гадала она долго, пока Иноземцев не явился и все не объяснил.
— Все, — сказал он, — отмучились вы, Ульяна Владимировна. Я тут над одним новым смертельным веществом работал, да такое вдохновение было, что быстро его и изобрел. Это газ. Для умерщвления особо опасных преступников, к смертной казни приговоренных. Расстрел — все-таки дело негуманное, да и дорогое. А газовая камера — одна человек двадцать вместить способна. Прощайте. Велю вашу могилу ежедневно васильками украшать.
Дверь закрылась, а из нескольких трубок повалил газ не газ, пар не пар, дым не дым, но Ульяна от отчаяния чуть руки себе не переломала, так заламывать их стала, крича, что не хочет умирать, что ни в жизнь ни над кем больше розыгрышей устраивать не станет, уйдет в монастырь и до конца дней своих грехи будет замаливать. А газ все наполнял комнату, а ее никто не слышал, никто не явился вызволить. Стало сквозь дым этот уже ничего не видать, взмокла она от отчаяния, волосы ко лбу прилипли, одежда — к телу. Упала на колени и стала из последних сил вслух молиться.
Тут дверь распахнулась, ядовитый туман весь мигом улетучился, на пороге опять возник Иноземцев. Он хохотал, как сам дьявол, таким смехом заливался, что сердце Ульяны в пятки ушло.
— Забавно, Ульяна Владимировна? Весело, ой весело, ведь правда? — произнес он сквозь хохот.
Тут Ульяна с криком вскочила и видит, что сидит она на диване в незнакомом купе, не в том, в который села давеча, прежде чем Иноземцев к ней со шприцем проклятым не явился. Доктор спал, обняв плечи руками и прижавшись виском к окну. От криков девушки тотчас поднялся, порывисто вскочил, к ногам ее бросился и стал прощения просить за то, что позволил себе в ярости укол луноверина применить.