Ульяна сначала ничего не поняла, почему она не в темнице, полной смертоносного газа, почему не в ошметках мокрого платья, почему лицо и руки не в царапинах. А потом разрыдалась и сквозь всхлипывания поведала Ивану Несторовичу свой страшный кошмар.
— Вы меня голодом мучили, — в завершение обиженно заявила она.
Иноземцев обнял бедную девушку и, как дитя, по голове принялся гладить.
«Ничего он не Кощей Бессмертный, не дьявол и не чудовище, прежний Иван Несторович, добрый и хороший, вместо того чтобы мстить, сам прощение просить стал. Никогда больше его не обижу, — подумала Ульяна. — Ну и приснится же!»
Глава II
Понарошку
Все бы завершилось самым что ни на есть чудеснейшим и замечательнейшим образом, но вот стал вдруг добрый молодец Иванушка, который Несторович, требовать жениться на принцессе-лягушке своей, которая Ульяна, что Владимировна.
Да ведь это совершенно невозможно было! Кто она теперь, принцесса эта? Бандитка в бегах, запятнавшая и русское имя свое, и немецкое, и даже французское. О ней и в Департаменте полиции известно, и в русском посольстве города Парижа, и в Сюрте. Мадемуазелью Боникхаузен[13] прикрываться не выйдет, и имя-то ведь это было фальшивым. Как себе Иван Несторович представляет брак с такой особой, которая всю жизнь по липовым паспортам жила?
«Желаю, — говорит, — чтобы ты завсегда рядом была и никуда теперь не делась, а имя твое в паспорте моем записано было, и по закону я право имел запрещать тебе всяческие безрассудства».
Ульяна усмехнулась, ишь, чего захотел! А может, в воду невод закинешь, рыбку золотую для начала поймаешь, старче?
— Какой, оказывается, в вас сатрап сидит, — возмутилась она. — Я до восемнадцати лет под игом дядюшкиным жила, света белого не видела, жизнь на карту поставила, да не одну, чтобы свободы добиться, а теперь вы меня в клетку посадить намереваетесь? Да ни в жизнь! Я, может, в Техас уехать еще хочу. Уже давно мечтаю наконец ограбить поезд, или банк, или что еще, зажить на ранчо и чтобы ворота охранял самый настоящий тигр полосатый.
— Я с вами поеду, — упрямо настаивал Иноземцев.
— И что делать там будете, в пустыне среди кактусов и коровьих лепешек?
— Что в России делал, то и там делать буду. Что, разве в Америке никто не болеет? Лечить некого?
— Нет, ни за что!
А потом смотрит, Иван Несторович поник, голову опустил. Жалко Ульяне его стало.
— Не выйдет у нас ничего хорошего, — принялась Ульяна утешать, присев рядом. — Ни один батюшка не согласится освятить такой союз, как узнает, что невесту Элен Бюлов величать. А в российском посольстве меня сразу арестуют. Вы мне смерти желаете?
— Негоже всю жизнь в бегах. Надо пойти и в содеянном покаяться. Пусть меня вместо вас арестуют, я сам кругом виноват во всех ваших злоключениях, позволял бесчинствовать и открыто покрывал не единожды. Всю вину на себя возьму, сяду, а вы меня дождетесь.
Ульяна Владимировна прыснула со смеху. А потом сказала, потрепав будущего супруга по волосам:
— Какой вы глупый, Иван Несторович, с ума можно сойти. Вам замок Лессепсы подарили на берегу Луары с виноградниками, поглядите, вокруг какая красота. Франция! Воздух какой! Вы теперь свободны от ваших врачебных дел и пациентов, над вами нет никаких департаментов, больниц и заведующих, студенты больше не подкинут вам в портфель крысят. А вы сдаваться все хотите! Да уж отсидели свое у месье Чечотта на четвертом этаже, в отделении для буйных. Законно ли поступили с вами тогда господа чиновники, почем зря в желтый дом засадив?[14] Так что бросьте эти мысли о добре и о справедливости. Сии понятия очень даже относительны. Нас учили, что добро одноликое, а оно разным бывает. И даже то, что мнится обычному человеку смертельной опасностью, может на самом деле самым настоящим спасением обернуться.
Но Иван Несторович опять за свое — хочу, чтоб в паспорте Ульяна Владимировна Бюлов женой была записана, и все тут.
Какой неугомонный. Как ребенок прям.
— Хорошо, — согласилась Ульяна. — Но если жена ваша — разбойница в бегах, тогда и свадьба будет ей под стать. Я сама все организую. Вы не вмешивайтесь.
Что и говорить, решила Ульяна инсценировать бракосочетание, чтобы успокоить своего доктора, так он от нее и не отстанет ведь. Перво-наперво выкрала она у него паспорт и заказала точную копию, чтобы если уж вписывать свое распроклятое имя, так только понарошку. Теперича нужно было найти уполномоченного чиновника из России, чтобы запись эту воздухоподобную для Ивана Несторовича сделать. А кто был уполномочен в городе Париже русских в паспорта друг другу записывать? Консул, быть может, или сам посол, чтобы уж наверняка и без всяческой бумажной волокиты. Ну отправилась Ульяна к Артуру Павловичу Моренгейму, девяностолетнему старичку с пышной седой бородой. Прямо так без переодеваний, масок, грима и прочей мишуры. Поймала его одного в парке прогуливающимся близ бульвара Сен-Жермен и напрямую представилась по-русски: