Фильм на экране был не то, что старым — это был настоящий артефакт прошлого, и, сидя в пустом кинотеатре рядом с Кагурой, Хэби могла лишь гадать, где он это откопал. Она не понимала и большей части его одержимости… этим, поэтому лишь хмурилась сильнее, удивляясь, что тот так обожал в плоских старых фильмах без чистенькой цветокоррекции.
В кино пригласили только ее. Пока. Она была уверена, что он только рад будет затащить и остальных, но сюда ее позвали не столько ради наслаждения кинолентой — хотя, поэтому тоже, что было заметно по сверкавшим энтузиазмом глазам Кагуры, сколько ради их будущего дела. Того, что, по ее оценке, должно было быть связано с Оторой.
На экране тем временем говорили два якудза.
Криминальные драмы Кагура отчего-то обожал больше всего.
— Тебе досталось, я вижу, — блекло заметил он, даже не поворачиваясь. В отблесках экрана его лицо казалось почти белым, кукольным.
Опираясь головой на руку, Хэби продолжала гипнотизировать зрелище на экране.
— … господи, — искренне поразилась она, широко распахивая глаза. Откинулась назад. — Что за муть. Что ты вообще смотришь? Мне надо было чем-то обдолбаться, чтобы просечь?
— Это классика! — возмущенно заметил Кагура голосом человека, который сейчас начнет расписывать все прелести просматриваемой ими картины. Ясно, еще один извращенец, типа Кичиро, только угорал по кино. — «Фейерверк», настоящий раритет!
— Сколько ему лет?
— Больше сотни.
О боже. Извращенец. Пусть с Кичиро свои извращенные хобби обсуждает, а она нормальный человек, ей нравилось все современное, а не старое фуфло, ай-ай-ай, можно было и не тыкать в бочок, и так все понятно!
Но Кагура сделал это легко, совсем чуть-чуть. Опасался за раны. Какой хороший и добрый мальчик, в самом-то деле.
— Еще скажи, что тебе было приятней слушать Ханзе.
А вот это было уже низко.
Голос Кагуры следом зазвучал уже не так весело.
— Я видел, что он с тобой сделал.
— А я вот не видела.
Они оба рассмеялись, и Кагура смахнул набежавшую слезу.
— Ох, я кажется понимаю, почему он это сделал. Извини, извини…
Хорошая, но болючая шутка.
Затем, Кагура откинулся назад.
Некоторое время они смотрели фильм в полном молчании, но Хэби то и дело поглядывала на него, пытаясь отыскать в этом взгляде. Он был максимально спокоен, губы вытянуты в тонкую линию, но ей казалось, что мыслями он был далеко — настолько, что следующая сказанная им фраза едва не оказалась заглушенной последовавшей на экране музыкой.
— Возможно, я могу сказать это только тебе. Мы поработаем с Ханзе в ближайшее время. То есть, — он замялся, — не вместе, а над. Помнишь, тот небольшой должок за вами? — когда Хэби кивнула, он слабо улыбнулся. — Как только все фигуры сойдутся воедино, Ханзе перестанет быть змейкой, что ест мышей. Как он это видит, во всяком случае. Он — ниточка кое к кому, кого я ищу. Думаю, ты поняла, про кого я.
Хэби мрачно на него взглянула.
Не надо было даже упоминать имени Оторы, чтобы понять, что речь шла о нем.
— Тебе помог мой маленький подарок с корабля?
Вестимо, она говорила про Хэнми Мию. Кагура лишь поджал губы. Заговорил, очень горько, словно увиденное им скорее его огорчило.
— Немного. Эта девушка в очень плохом состоянии. К счастью, у нее есть хорошие друзья. Думаю, через семь-восемь месяцев реабилитации она сможет наконец внятно говорить. До этого момента… Она, к сожалению, не представляет никакого интереса. Но теперь я хотя бы понимаю, как это происходит. Что Отора делает… с людьми.
— Кто он тебе?
— А ты до сих пор не поняла?
Кагура наконец перевел взгляд на нее. В полумраке его оптика сверкала ледяным голубым цветом, и, затем, отвернулся в сторону. Губ его коснулась тоскливая усмешка.
— Он мой брат.
Пророкотал:
— Мой любимый брат-близнец.
— Инами-са-а-ан!
Когда этот голос донесся до его ушей, Сакура сделал то, что хотел больше всего сейчас: закрыл уши руками и притворился, что ничего этого не было.
Он сидел за столом в своем офисе и в ужасе ожидал расплаты за недавнее — а ему весьма конкретно озвучили условия — то есть, Сатоши сказал, что обозначит их позже, а это значило, что он будет вынашивать свой коварный план какое-то время, пока не придумает что-то эдакое; и, вот, видимо, настал тот самый час. Он согласился на это ужасающее требование только потому, что Умемура попросила его очень грустным голосом и даже поплакала, но он не подозревал, что цена будет настолько ужасающей.
Умемура требовала телефончик Иккуко. Значит, его хотел Сатоши.