Король сел, и все придворные опустились на стулья вместе с ним. Высокий, светловолосый менестрель заиграл на флейте. Леонард протянул кубок своему бессменному дегустатору и, когда тот, попробовав, кивнул и передал его обратно, испил и хлопнул в ладоши.
– Сегодня великий день! Сегодня родился сын Божий. И сегодня я узнал великую весть.
Музыка заиграла вновь, и я только сейчас поняла, что могут начаться танцы. Танцы, о которых я не знаю ровным счётом ничего. Чёрт! Вот чему нужно было учиться в первую очередь!
– Бог послал мне благословение! Бог послал мне ребёнка!
Флейта стихла, присутствующие за столом уставились на меня, и я почувствовала, как кровь приливает к щекам. Что за глупости он бормочет? Какое благословение? Или это лекарь, который осматривал меня утром, шепнул ему невесть что? Так он даже мочу на анализ не брал, только язык попросил показать и предложил поставить пиявок.
– Королева беременна? Королева Маргарет ожидает наследника!
Вокруг потянулись шепотки, но Леонард прервал их на полуслове и подал руку Бриджет, помогая ей выйти из-за стола.
– Речь не идёт о королеве. Моего сына носит леди Хэмптон.
_________________________________________________________
* При испанском дворе в этикете было прописано, что ни в коем случае нельзя прикасаться к королевской особе без специального разрешения. Однажды в XVII веке лошадь королевы Марии-Луизы понесла во время прогулки, она выпала из седла, а нога застряла в стремени. Два офицера пришли ей на помощь, но вместо ожидания благодарности, тут же пустились вскачь, опасаясь, что их могут казнить за прикосновение к монаршей особе.
** Гвинед – одно из реальных кельтских королевств средневекового Уэльса.
*** Цимбалы – струнный ударный музыкальный инструмент трапециевидной формы.
**** Менестрели – поэт-музыкант средневековой Европы.
***** Герострат – житель древнегреческого города Эфес, который сжёг храм Артемиды в своём родном городе летом 356 года до н. э. По рассказу историка Феопомпа, Герострат сознался во время пытки, что поджёг храм для того, чтобы его имя помнили потомки. Эфесцы приговорили его к казни и постановили никогда не упоминать его имя.
Глава 8
Нет ничего хуже, чем, когда твоё самое заветное желание сбывается у кого-то другого, особенно, если этот другой глубоко тебе неприятен.
В двадцать первом веке у меня детей не было. С мужем не получалось, а без мужа и подавно. И хотя все врачи в городе наперебой кричали, что я здорова, толку от этого не прибавлялось. Я всё равно винила себя, особенно после того, как у моего мужа родилась дочка от моей коллеги. И вот сейчас получилась такая же петрушка. У Бриджет вышло, а у меня снова – нет. И я не знала, что служило тому причиной. Может быть, бесплодной действительно была королева Маргарет, а может, несчастий её телу добавила я.
Живот Бриджет тем временем рос день ото дня. Леонард выделил ей штат прислуги: собственную прачку и двух горничных. Ей даже готовили отдельно. Ничего жирного, ничего солёного, и постоянно укутывали в тёплые шали. Я бы даже не удивилась, если бы ей дали парочку фрейлин. Две девушки рангом ниже, чем мои Анна и Сесилия, уже следовали за ней по пятам. В моих покоях Бриджет больше не показывалась, а по замку ходила, как королева. Ещё бы! Это ведь она носила наследника, а не я. И при встрече бросала на меня такие взгляды, от которых мне хотелось провалиться на месте. Растущего живота Бриджет я боялась больше, чем когда-то проверки из департамента и не представляла, что король сделает со мной, если она родит сына.
Как закончился тот рождественский вечер, я плохо помнила. Наверное, после публичного унижения я сидела, понурив голову. Танцевал король, разумеется, не со мной. Пока он решил меня не трогать, но по-прежнему посещал мои покои. Один-два раза в неделю. Наспех исполнял супружеский долг и уходил к себе. Рыцарь Филипп при этом всегда ждал его в одной из комнат, прилегающих к моей спальне. Как цепной пёс. Или как комнатная собачка.
Я терпела, потому что мне оставалось только терпеть. Терпеть и ждать. Об Элизабет я не вспоминала, менестрелей не приглашала, танцевать не училась. Страх и уныние разрывали меня пополам. Я не беременела... Месячные, как и в моём мире, были регулярными. Когда они пришли в январе, я, будто ошалелая, побежала к нужнику, но по понятным причинам не обнаружила там ни тампонов, ни прокладок. Тогда я разорвала на тряпки одну из простыней, а льняные бриджи застирала сама. В феврале ситуация повторилась, а в марте, поддавшись эмоциям, я выбросила одну из испачканных салфеток в камин и разрыдалась. Именно такой, зарёванной и отчаявшейся, около камина и в замаранной кровью сорочке меня и нашла Роза.
Служанка усадила меня на кровать, переодела в другую рубашку и помогла умыться водой из кувшина.
– Я могу помочь, – начала она и потупилась под моим взором.
– Как?
– Младшая сестра моей матери тоже долго не могла зачать. Лет пять, а может, и десять. Ей помогла одна, – Роза замялась, подыскивая нужное слово.
– Повитуха, – подсказала я.
– Не совсем, Она не только принимает детей, но и другие недуги лечит.
– Знахарка?
Роза обхватила себя руками и шаркнула ногой.
– Можно и так сказать.
Я усмехнулась. В тот день я находилась в таком отчаянии, что пошла бы прямиком даже к чёрту.
***
Приглашать знахарку во дворец было опасно, поэтому Роза переодела меня в платье служанки, завернула в длинный плащ и коридорами повела к одной из деревянных пристроек за замком, где располагались погреба с провизией. Там хранились в основном овощи, мясо и зерно держали отдельно.
Абигейл, как назвала её Роза, сидела на перевёрнутом ведре, но, увидев меня, легко поднялась на ноги. Выглядела она лет на шестьдесят, седая и морщинистая, но бойкая. Не горбатая, не хромая и чистая. С покатых плеч свисал дорогой плащ, спина была прямая, как шпала, фиалковые глаза смотрели зорко и чуть с хитрецой, будто видели то, что другие узреть и не мечтали.
– Ну, чавой пришла? – спросила она, прожигая меня взглядом.
– Это подруга моя. Мэгги, – проговорила Роза и чуть отступила назад. Было видно, что старухи она побаивается.
Абигейл улыбнулась. Все зубы у неё были на месте. Ровные и белые, точно у молодой и здоровой девушки.
– Та, что не может забрюхатить?
Она двинулась ко мне, растопырила полы плаща и приложила желтоватую ладонь к моему животу. От такой наглости я обомлела и уже хотела отругать её последними словами, но не смогла. По телу от руки старухи шло приятное тепло, как от электрической грелки. Странно даже, что при этом она не светилась.
– Небезнадёжная ты, – вынесла свой вердикт Абигейл, возвращаясь на прежнее место и продолжая сканировать меня взглядом. На душе от таких слов стало легче. Верить ей хотелось, да и чувствовала я себя после её «рентгена» намного лучше, чем до. Похоже, старуха эта была не только знахаркой… – Дам я тебе одну травку. Будешь заваривать и принимать на ночь. – Достав маленькую бутылочку с янтарной жидкостью, она сунула её мне и подмигнула. – Если муж здоровый, скоро будешь в тягости.
– Муж у неё здоровый, – пискнула Роза.
– А ты почём знаешь?
Девчонка покраснела. Я закатила глаза. Пришлось признаться.
– Другая от него забрюхатела.
Старуха опять рассмеялась и снова показала зубы.
– То, что другая забрюхатила, ещё не значит, что он здоров. Она могла и не от него.
Я пропустила это мимо ушей и, нашарив в кармане две серебряных монеты, расплатилась за снадобье. Монеты эти, кстати, обнаружились всё в той же шкатулке с драгоценностями буквально на днях. Оказывается, шкатулка имела двойное дно, но денег там было немного, поэтому тратить я их решила с осторожностью.
– Спасибо, – отозвалась Роза и уже повернулась к выходу, но Абигейл вдруг схватила меня за локоть.
– Ты иди, – обратилась она к Розе, а мне с твоей «подругой» с глазу на глаз потолковать надо.