Я кивнула и продолжила разглядывать город дальше. На перекрёстке мы зашли в булочную. Та уже закрывалась, но хозяин всё же продал нам несколько пшеничных и ржаных караваев. Парочку под плащом припрятала я, остальные, уложив в тряпичную сумку, забрал мой сопровождающий. По другой стороне улицы прошло двое бродяг неприятной наружности. Оба были навеселе, но ко мне не сунулись. Видимо, вид здоровенного плечистого мужчины, похожего на каланчу, поубавил в них прыти.
Следующий дом за поворотом тоже выглядел достаточно богато и был ярко освещён фонарями. Это меня удивило. Стоял он от центра не близко. Но зачем человеку с деньгами строить трёхэтажный особняк в километре от района трущоб? Особенно меня смутила музыка, льющаяся из окон, пьяные мужские крики и девичий смех.
– Женский дом, – коротко объяснил сэр Филипп и мягко подтолкнул меня к другой стороне улицы. Несколько мужчин, замерших на пороге «женского» дома, уже вовсю разглядывали меня, как лошадь на ярмарке. Взгляды эти доверия не внушали.
Оглянувшись, я посмотрела на Розу. Та по-прежнему шла сзади. Хмурый свояк-кузнец не отставал ни на шаг. «Надо было её отпустить, – мысленно поругала себя я. – Не стоит девчонке на такое смотреть».
– Никто не тронет ни Вас, ни её, – пообещал сэр Филипп. Я улыбнулась. Почему-то я ничуть не сомневалась в его словах.
Когда на улице окончательно стемнело, на одной из церквей зазвонил колокол. Девять часов. Час вечерней молитвы. Повинуясь голосу совести, я ровно на пять секунд прикрыла глаза и, сложив руки в молитвенном жесте, попросила у Господа вернуть нас из этого путешествия целыми и невредимыми. Сэр Филипп, идущий рядом, казалось, молился о том же самом.
Пройдя ещё сотню метров, мы вышли к одноэтажным деревянным домам, ветхим и всё больше покосившимся. Рядом с одним из самых обветшалых на железном ведре сидела девочка, бледная и худая, как стебель сельдерея. Её руки и ноги напоминали длинные лучины. Тело было угловатым. Глаза – серыми и печальными. Увидеть нас она не ожидала, но это явно пошло ей на пользу. Большой рот изогнулся в улыбке, и она так сильно схватилась за мою руку, что я вскрикнула от боли.
– Матушка умирает! Матушка умирает! Миледи, прошу Вас! – причитала девочка и тянула меня за собой в дом.
В единственной комнате, освещённой крохотным огарком свечи, на узкой кровати лежала женщина, похожая на девчушку, что меня привела. Такая же сероглазая и печальная, но заметно более пышная. Не толстая, не полная, а именно пышная. И эта пышность меня смущала. Что-то не так было с её телом. И, хорошенько осмотревшись, я поняла что. То, о чём говорила Абигейл. Женщина распухла от голода.
Пройдя дальше, я выложила на стол пшеничный каравай и три золотых монеты. Дом был запущен. Женщина, вероятно, слегла уже давно. В комнате пахло мочой и немытым телом.
– У тебя ещё есть дети, кроме дочери?
Заметив деньги и хлеб, женщина заплакала.
– Сын. Колин. – И показала в самый дальний от дверей угол.
Там и правда сидел мальчишка лет девяти, похожий на мать и сестру и из всех троих самый жирный. Если, конечно, спичку чуть толще двух других можно назвать жирной. Штаны и рубашка на нём были рваные, а на коленях лежала старая, зачитанная до дыр книга. Взгляд серых глаз, устремлённых в книгу, впечатался мне под кожу намертво. Он поражал. Он завораживал. Я редко видела такие взгляды у себя на работе, но всё же видела. И это было подобно пению ангелов. Ребёнок, тянущийся к знаниям. Голодный и оборванный, но читающий. Читающий в полутьме.
– Как тебя зовут? – обратилась я к девочке.
– Бетси, – ответила та.
– Сходи за лекарем, Бетси. Покорми мать и брата. Только потихоньку. Сначала есть будет больно и тяжело, поэтому ешьте маленькими порциями, иначе хлеб станет для вас отравой.
Женщина протянула ко мне руку, и я подошла к кровати. Молодая совсем, лет тридцати не больше и вконец измученная.
– Бог послал к нам ангела, – прохрипела она. – Бог послал тебя, чтобы спасти моих детей. Я буду молиться за тебя, покуда жива.
Я не стала убирать руку и позволила сжать мои пальцы. Сил у женщины оставалось немного, но она всё равно старалась.
– Пусть Бог подарит тебе и твоему мужу много здоровых детей, – произнесла она, глядя на сэра Филипа.
Тот нахмурился, и я мигом её поправила.
– Это мой брат. И молитесь лучше за короля и королеву. Это они вам передали.
Женщина резко отпустила мои пальцы. Лицо её сделалось жёстким, а взгляд наполнился ненавистью.
– За ведьму Маргарет Мейлор я молиться не стану. Все беды от неё идут. Летом засуха, зимой морозы, у скотины приплод мёртвый. Это она ворожит и на людей болезни насылает. Но Бог всё видит. Оттого и не даёт ей младенца. Так и умрёт сухоцветом.
Я не стала спорить и вышла, надеясь, что от других бедняков услышу что-то помягче, однако во всех домах по соседству случилась похожая история. Все благодарили за помощь меня и сэра Филиппа и на чём свет костерили королеву Маргарет. Она была виновата буквально во всём. Даже в том, что хозяйку дома не любила свекровь.
Из последнего дома я вышла мрачнее тучи, изо всех сил стараясь не сердиться на то, что услышала. Необразованные голодные люди боятся всего на свете. И верят тоже всему. Один сказал, что Маргарет – ведьма, и все это тут же подхватили. В одном Леонард прав: ненависть к одному врагу действительно здорово объединяет. Да и другого в своих бедах винить всегда проще, чем себя.
– Это им не поможет, – произнёс сэр Филипп, когда мы уже подходили к замку, оставив свояка Розы за воротами. – Несколько монет и краюшка хлеба не спасёт ситуацию.
Я промолчала, потому что он, безусловно, был прав. Чтобы накормить всех нуждающихся Аелории, мне бы потребовалось продать все драгоценности. Но на них у меня уже имелись другие планы. Я мечтала создать что-то вроде организации помощи нуждающимся. С доктором и столовой. Чтобы это было не разово, а работало постоянно. А ещё я хотела построить больницу и школу для детей бедняков. Потому как образованный человек не будет повторять за другими всякую глупость. Образованными сложнее управлять… Их одной на всех ведьмой не запугаешь.
– Зато краюшка хлеба и несколько монет могут дать надежду, – спустя некоторое время сказала я. – Спасти в минуту отчаяния. Нужно делать хоть что-то. Лучше начинать с малого, чем не делать ничего. Король хочет развязать войну. Собирается не защищаться, а нападать. Если наступит война, им станет ещё хуже.
Сэр Филипп чуть замедлил шаг.
– Мы часто говорим ему об этом.
– Мы?
– Я и герцог Эмберс.
На этот раз уже остановилась я. Главный телохранитель и советник короля критикуют систему. Любопытно…
– Рыцарь, который не любит войну – это звучит странно. Я, признаться, думала, Вы начнёте убеждать меня в необходимости войны ради новых земель и богатства.
– У меня есть имение. Мне легче, чем остальным – можно надеяться не только на турниры и войны. А ещё на войне погиб мой отец. Мне было одиннадцать, и я был самым старшим в семье. Поэтому Вы правы: войны я не люблю.
Я снова кивнула и, оглянувшись, чуть подогнала Розу. На небе показался тонкий полумесяц, отчего я только сейчас заметила, что город не так уж погряз в нечистотах, как об этом обычно писали в книгах о Средневековой Европе. Урны, конечно, попадались нечасто, но горы мусора на тротуарах тоже не валялись. Особого зловония не чувствовалось. Иногда бежали грязные ручьи, и кое-где действительно приходилось поднимать юбки, но в остальном было вполне терпимо. Всё же горшок с экскрементами мне на голову не опорожнили ни разу.
– Если та женщина не поправится, то Бетси нужно куда-то пристроить. В служанки или в няньки, а Колина я бы хотела забрать во дворец, – озвучила новую мысль я. – Помощником повара или садовника. Хоть кем. Без разницы. Вы посодействуете мне в этом вопросе?
Сэр Филипп открыл передо мной дверь, ведущую в замок, и чуть склонил голову.
– Если это будет в моих силах.
Сдержать улыбкуне получилось. Этот рыцарь нравился мне всё больше и больше.
___________________________________________________