– Почему твоего отца прозвали добрым?
– Потому что он освободил разом около двадцати бунтовщиков.
– Расскажи мне. Наверное, тогда я была маленькой, потому что совсем ничего не помню.
Леонард засмеялся. Впервые на моей памяти легко, свободно и без злобы.
– Тебя тогда вообще не было. – Он снова сел рядом со мной и уставился в потолок. – В тот год случился неурожай, и зимой начался голод. Люди пришли ко дворцу и стали просить хлеб. Отец уехал на охоту, а мать приказала всех разогнать. Ночью несколько человек принесли таран и сломали ворота. Кто-то из стражников примкнул к ним. До наших покоев с Джорджем они не добрались: отец и его охрана успели вернуться раньше. Началась резня. Тех, кто не погиб в потасовке, приговорили к повешению. Мне было четыре, но я помню, что на голову каждого успели накинуть верёвку, а потом отец приказал освободить всех и раздал хлеб.
– Это было мудро и великодушно с его стороны.
– Мудро, – Леонард снова улыбнулся, на этот раз неодобрительно. – Причину такой мудрости он раскрыл нам с Джорджем только спустя четырнадцать лет. Понесла цветочница Вайолет, и он как бы заключил сделку с Богом. Две жизни за двадцать. Чтобы Вайолет и младенца никто не тронул.
– Похоже, сделка удалась. Бунт, я так понимаю, был подавлен, а фаворитка твоего отца…
– Не богохульствуй. – Голос Леонарда опять прозвучал сурово.
Я пожала плечами.
– Как бы на его месте поступил ты?
– Я бы повесил всех. Всех до единого.
Я посмотрела ему в глаза. Момент был подходящий. Подходящий для новой лжи, спасения и моих наполеоновских планов.
– Вот поэтому Бог и не даёт нам ребёнка.
Леонард моргнул. На его лице отразилось страдание.
– Думаешь, Элизабет нас прокляла?
Я встала и тоже прошлась по комнате.
– Я хочу создать фонд.
– Что ты хочешь создать?
– Фонд для помощи нуждающимся. Это что-то вроде казны, но для народа. Не у всех есть деньги на лекаря. Я бы хотела устроить лечебницу при церкви и научить монахинь выхаживать больных. А ещё открыть бесплатную столовую. Не всё сразу, конечно, а постепенно. И не одна. Одной мне это никогда не осилить, поэтому я бы хотела подключить жен и дочерей богатых феодалов: Анну, Сесилию, Изабеллу, Луизу Эмберс, – при упоминании последней я поморщилась, – Кэтрин Хэмптон, мою мать и…
Леонард сначала смотрел на меня, как на умалишённую, а под конец фразы расхохотался.
– И с чего ты взяла, что они станут этим заниматься? Никто из…
Я не осталась в долгу и тоже его перебила.
– Никто из мужей не выделит средства. Это я понимаю. Лучше купить лошадей или потратить деньги на девок из дома терпимости. Но они и не нужны. У каждой из перечисленных женщин, наверняка, есть какие-то безделушки, и если ты позволишь…
Продолжая смеяться, Леонард чуть покачал головой.
– И ты думаешь, ради бедняков они продадут любимые серёжки или принесут то, что честно украли у мужей?
Я сверкнула глазами.
– Те, кто не могут помочь деньгами, нередко помогают делом.
– Надеюсь, ты не умрёшь от разочарования, когда не откликнется ни одна.
Он отвернулся и пошёл к дверям. Сосчитав мысленно до пяти, я заставила его оглянуться.
– Леонард?
– Неужели передумала?
Он снова расхохотался, я закатила глаза.
– Ты любил меня, когда мы поженились? Хотя бы немного?
– Ты же знаешь, что любил. И сейчас люблю. Если бы не любил, тебя бы уже давно здесь не было.
Последним, что я увидела, когда Леонард закрыл за собой дверь, стала промелькнувшая в проёме высокая фигура Филиппа Рочестера.
***
Следующим утром я проснулась рано. Солнце только-только успело подняться над горизонтом, а я уже разбудила Розу и приказала подать платье. Откладывать разговор с сэром Филиппом дальше было уже некуда.
Нашла я его на конюшне. Он самолично чистил щёткой лоснящегося коричневого скакуна с густой чёрной гривой и стройными ногами. На несколько секунд я засмотрелась, не смея произнести и полслова. Что-то магическое было в его руках и неспешных поглаживаниях щёткой.
– Доброе утро.
– Доброе утро. – Сэр Филипп не повернулся, продолжая чистить лошадь.
– Как его зовут?
– Ахиллес.
– Как неуязвимого героя Троянской войны? Не думала, что Вам нравятся греческие мифы.
– Они нравятся Роберту Хэмптону или его сыну. Это кто-то из них так назвал его. Но Ахиллес – хорошее имя. Вы правильно сказали. Он и правда почти неуязвимый.
Оглядевшись по сторонам, я подошла ближе, понизив голос до шёпота:
– Почему?
– Что почему?
– Почему Вы мне помогаете и почему решили сохранить мой секрет?
Щётка в руках сэра Филиппа стала ходить медленнее. Он словно раздумывал, что бы такое ответить.
– Сначала мне хотелось разыскать Хильду. Но она пропала, и я понял, что в смерти леди Хэмптон Вы не виноваты.
– А потом?
– А потом я побывал у Габриэль.
– У Габриэль?
– У повитухи, – Сэр Филипп наконец повернулся и искоса посмотрел на меня. – Вы, я так понимаю, знаете её под другим именем?
События месячный давности закружились в голове, как кадры диафильма. Кровь на простынях, Кэтрин Хэмптон, бледное, измученное лицо Бриджет и слова сэра Филиппа. Тогда он назвал Абигейл ведьмой и сказал, что она разносит суеверия, а значит, должна понести наказание. Внутри меня всё сжалось. Некогда сломанные рёбра снова заныли.
– Она жива?
– Жива. Я ничего ей не сделал. И она подтвердила Ваши слова о перемещении сюда из другого времени.
Мне стало трудно дышать, и я принялась тереть шею.
– Вы ей поверили?
– Поверил.
– Почему?
– Она сказала мне то, что не знает никто.
– Что именно? – мне вдруг стало дико любопытно.
– Не только у Вас есть секреты, Ваше Величество.
Я пожала плечами и поправила загнувшийся рукав.
– Вы можете называть меня Маргарет или просто Рита.
– На Вашем месте я бы не стал так рисковать. Во дворце даже у стен есть уши.
Я засмеялась, вспомнив, как сама ещё недавно точно так же говорила про школу.
– Вы действительно хотите создать лечебницу и столовую для бедных?
Я чуть приподняла брови и снова засмеялась.
– Неужели Вы вчера нас подслушивали?
Уши сэра Филиппа чуть порозовели.
– Я не подслушивал. Просто дверь неплотно вошла в проём, а говорили вы громко.
Чтобы не расхохотаться ещё сильнее, я сжала губы. Вид у моего собеседника был крайне смущённый.
– Правда. У меня много планов, но я не знаю…
– Возьмите в своё общество, или клуб, или фонд, не знаю, как Вы его назовёте, моих мать и сестёр. Они не смогут дать слишком много, но зато они умеют ходить за больными. Возможно, их знания Вам пригодятся.
– Я с радостью приму любую помощь. Но ведь они живут не в столице и, – я замялась, – и захотят ли? Слухи о королеве Маргарет ходят не слишком-то приятные.
Лицо сэра Филиппа стало хмурым. Словно я сказала ему что-то обидное.
– Они иногда приезжают в Элиадор, и они не откажут. По крайней мере, Беатрис точно не откажет. Она ещё не замужем и живёт с матерью. А вот Элеонора приедет, только если позволит муж.
– А третья сестра? Герцогиня Эмберс говорила, что у Вас их три. Или я что-то путаю?
– Она сказала Вам правду. – Лицо сэра Филиппа опять сделалось мрачным. – Самая старшая Сибилла умерла три года назад.
Я прижала ладонь ко рту.
– От лихорадки?
– Нет, её забил муж. Из ревности. – Сэр Филипп снова отвернулся и, схватившись за проклятую щётку, принялся чистить коня. – Когда я увидел Вас на полу в крови, то решил, что смогу вернуть долг. За Сибиллу.
Я молчала. Спрашивать, о муже Сибиллы было, откровенно говоря, страшно. Наверное, он уже давно взял себе новую жену, если сэр Филипп, конечно, не пристукнул его на дуэли.
– Габриэль сказала, чтобы Вы не снимали амулет. – Удивившись, я потёрла свободное запястье. И как, интересно, она узнала, что я его больше не ношу? – Она обещала найти способ вернуть Вас домой, а я обещаю хранить Ваш секрет. Аелория заслуживает хорошую королеву, и у Вас есть шанс стать такой. Сделайте так, чтобы Ваши слова были не только словами.