– Ты ошибаешься, Мэгги, – произнесла она, глядя исключительно на мужа. – Я никого к тебе не приводила. Ты сама где-то выискала эту служанку.
Простым набором слов Изабелла словно разрубила меня надвое. Грегори бросился к ней и, взяв за руку, помог выйти из одних дверей и доковылять до других. Я не сводила с неё глаз, и ровно через двадцать четыре секунды, взявшись за дверную ручку, Изи оглянулась.
– Ты целых четыре дня провела с Филиппом Рочестером. Так странно… Память в последнее время подводит меня, но, кажется, именно с ним ты была помолвлена до знакомства с королём.
Рот Грегори Болвела чуть приоткрылся. Мягкая, нежная Изабелла оказалась опаснее его во сто крат. В её серых глазах не было вызова, но намекнула она очень прозрачно. Если я сдам её Рори, она молчать тоже не станет.
Неприятная правда больно царапнула по сердцу. Я страшно боялась за Филиппа. Страшно боялась за себя. И страшно боялась за нас обоих. Страх мешал мне думать. Страх мешал даже дышать. Когда Изабелла вышла, я согнулась пополам, но успела заметить, как переступив через порог, она с силой выдернула из рук Грегори свои пальцы.
***
Больше леди Болвел мне не писала. Она выбрала то ли любовь, то ли положение в обществе и осталась жить с подлецом. С ещё одним подлецом. Во дворце их было так много, что порой я сбивалась со счёта.
Леонард списал появление отвара на Джеймса Маккензи. Видимо, так ему было удобнее. Возможно, до этого он догадался сам, но, скорее всего, ему подсказали. Джеймс Маккензи стал вторым Ли Освальдом**. Теперь он был виноват абсолютно во всём.
После ухода Изабеллы я решила просто плыть по течению. Леонард отправил Филиппа на границу с Гвинедом. Согласно официальной версии, по причине того, что на сто процентов доверял только Рочестеру. Я официальной версии верила. Вряд ли Грегори Болвел отважился что-то сказать Леонарду о прошлом королевы Маргарет. В таком случае мой дражайший супруг точно бы свёл концы с концами и бросил меня в темницу.
Сесилия тосковала по Филиппу так же сильно, как я, и буквально закидывала его письмами. Я искренне ей завидовала, потому что сама писать ему не имела права. Мои письма могли вскрыть в любой момент, и тогда бы одним костром это дело не кончилось.
– Сэр Филипп пишет мне так мало и всегда так сухо, – жаловалась она, но никогда вслух его послания не зачитывала. Анна часто попрекала подругу излишней мнительностью.
– Он там с важной миссией. Ему некогда отвлекаться на твои глупости.
Сама Анна ходила мрачнее самого мрачного осеннего дня. Она грустила из-за Джеймса Маккензи. Во дворец он, естественно, не вернулся, и её подвергли жёсткому допросу. От пыток удержало только благородное происхождение её отца и мужа.
Июль выдался холодным и дождливым. Я не позволяла себе плакать и часто наблюдала за каплями воды, стекающим по стёклам. Природа словно грустила вместе со мной и вместо меня лила слёзы по любимому. Постепенно Сесилия приняла натуру Филиппа и просто радовалась положению его невесты. Я же постоянно жалела о той записке, что когда-то ей написала. Жалела, что от злости рубанула с плеча и пошла на поводу у эмоций.
Впрочем, сделав хуже себе, кое-что я всё же поправила. Леонард больше не приставал к Сесилии, и за это она была готова целовать подол моего платья.
– Ах, Вы всё так чудесно устроили, – каждое утро восклицала она и произносила в мою честь молитву.
В такие моменты я отворачивалась и сжимала зубы, чтобы не наговорить лишнего. Дорогу в мои покои Леонард забыл точно так же, как и Сесилию. Это доставляло мне поистине сумасшедшую радость. После того, что случилось в лесном домике, я бы уже не смогла делить с ним ложе. Заколола бы кинжалом, лежащим под матрасом, либо себя, либо его. Причина его невнимания ко мне объяснялась просто. Он решил повременить с исполнением супружеского долга до полного восстановления после болезни. О том, когда наступит момент полного восстановления, дворцовый лекарь деликатно помалкивал.
В отсутствие Филиппа его место за обеденным столом занял новый рыцарь. Он дегустировал королевскую еду, и он же сопровождал Леонарда в его покои. Я не пыталась узнать имя нового рыцаря. Я даже не пыталась разглядеть его лицо. Я с ума сходила без Филиппа и всё время думала, как он, и вспоминает ли обо мне.
Отвар Нэн мне не навредил. С момента моего месячного лежания в постели из-за сотрясения и переломов я не брала из её рук даже стакана воды. Не доверяла и, видимо, не доверяла правильно. Жаркие ночи, проведённые в лесном домике, без результата не остались. Мои дни не наступили ни в июле, ни в августе. По утрам меня подташнивало. Тело сковывала слабость. Я ждала ребёнка и не знала радоваться этому или огорчаться.
________________________________
*Котта — европейская средневековая туникообразная верхняя одежда с узкими рукавами. Котта надевалась на рубаху.
**Ли Освальд — единственный официальный подозреваемый в убийстве американского президента Джона Кеннеди
Глава 31
Джульетта Мейлор навестила меня только в первых числах сентября. Сначала ей помешала приехать болезнь Джозефа, затем длительный сбор урожая. К счастью, начало осени выдалось сухим и тёплым, дороги не размыло, и она, наконец, выбралась в столицу в сопровождении мужа.
Как ни странно, но матери Маргарет я не боялась. Изабелла подмены и не почувствовала, и я надеялась, что здесь всё тоже пройдёт более-менее спокойно. Сказать по правде, мне очень хотелось увидеть вживую ту, что предпочла любовь положению в обществе и променяла столичный особняк на крохотное имение в деревне. Джульетта Мейлор действительно была необычная. Дочь герцога, жена мелкопоместного рыцаря, мать королевы и просто женщина, родившая четырнадцать детей, семь из которых к её сорока пяти годам уже лежали в могиле.
Несмотря на возраст, она всё ещё была красивой и очень походила на старшую дочь. Только глаза у неё были не зелёные, а карие, по цвету близкие к молочному шоколаду. В чёрные волосы успела вплестись седина, на лбу и возле губ образовались глубокие заломы, но поступь была лёгкая и грациозная. Гринвид Мейлор, её муж и ровесник, выглядел значительно старше Джульетты. Седой, как лунь, с округлым животиком, красным лицом и большими руками он напоминал мне Колобка из русских народных сказок, но Колобка доброго и приветливого. Обнимать меня он бросился первым. Расцеловал в обе щёки и крепко прижал к груди. «Мать» в это время скромно стояла в сторонке. Она была либо небогатой на эмоции, либо чего-то опасалась. Я сразу отвела их в свою гостиную, приказав слугам как следует накормить лошадей и кучера.
«Отец» попросил вина, однако просидел с нами недолго. Разглядывая его широченные плечи, я думала о том, что в молодости он, вероятно, был тем ещё Казановой. Гринвид часто смеялся и спрашивал, как мои дела. Я была благодарна ему за заботу, потому что чувствовала в ней искренность. «Мать» хлопала меня по руке и поддакивала мужу, но говорить что-либо начала только, когда мы остались вдвоём. Король вызвал «моего» отца к себе, и тот покинул меня спокойно, без лишних вдохов и пререканий.
– Нам скрывать нечего, поэтому не бойся, – обратился он ко мне, и его жена, сжав губы, кивнула.
Провожая Гринвида взглядом, я думала о том, какой плутовкой иногда оказывается природа. Смешав голубые глаза отца и карие матери, она подарила Маргарет ярко-зелёные, словно была великим экспериментатором и мечтала получить премию за диковинные изделия. С Джозефом и Энтони в этом смысле она мудрить не стала. Просто сделала одного похожим на отца, а другого – на мать.
– А теперь рассказывай правду, – потребовала Джульетта, и я заставила себя повернуть к ней голову. Глаза у неё были внимательные, голос тихий, а мне так надоело молчать, что я выдала ей всё, утаив только то, что на самом деле не была её дочерью, и то, что посмела изменить королю с Филиппом Рочестером.