Змеи развернулись головами в сторону ребят и, готовясь к прыжку, старались незаметно скрутиться в кольца. Непонятно, почему мальчишки стояли, как загипнотизированные. Змеи продолжали сворачиваться. Таня, отпихнув мальчишек, кинула камнем со всей силы. И вгорячах промахнулась. Змеи пошли в атаку. Но их уже встретил целый град камней. Тонкая змея кинулась в трещину, еле затащив расплюснутый ударом хвост. Толстую, которая подкрадывалась к Тимке, ребята расхлестали камнями. Она ещё извивалась, когда Петька схватил её за хвост и, размахнувшись, шмякнул о скалу. Змея обмякла, как мокрая верёвка.
Отдыхать ребята не стали и, взяв свою поклажу, пересекли лощину и медленно, щурясь от солнца, пошли по дну ущелья вверх.Тимка, лук и стрелы.
Ущелье вывело ребят на горные луга. Трава здесь была темно-зелёная и свежая, как будто только что обрызганная тёплым дождиком. По всему лугу, как обгоревшие немецкие танки, лежали чёрные глыбы гранита. Небольшие скалы на северной стороне утонули в мелком щебне и местами заросли тяжёлым мхом. Тимка сказал, что возле этих скал обязательно будет ручеёк. Прошли туда, но ручейка не оказалось. Он высох, наверное, ещё ранней весной. Там, где он протекал, лежали теперь плоские тёплые камни, да покачивались огромные седые уши лопухов. Ребята насобирали сухих веток, коряжин и принесли все к гранитной глыбе.
— Попить бы маленько, — плаксиво сказал Шурка.
— Разводите костёр, а я воды добуду, напьёмся вдоволь.
Тимкаработал быстро — наполненный котелок принёс к костру:
— Пейте понемногу.
— Тимка, а от такой воды с нами ничего не случится, животы не заболят?
— Не бойся, Таня, она ещё пользительнее. Такой водой бабка Носониха нутренности лечит. — Тимка сам отхлебнул несколько глотков и поставил котелок на огонь.
— Варенье вам сготовлю.
— Из чего, Тимка?
— Сами увидите из чего, пойдём со мной, Петька.
Они сходили к высохшему ручью, навырывали лопухов, принесли к костру и стали обрабатывать. Листья отбросили, а корневища искрошили мелко, как табак, и сложили в котелок. Закипевшая вскоре вода превратилась в густой кисель. Тимка сел совсем рядом с костром и терпеливо помешивал варево.
С той стороны хребта закатилось солнце, потому сразу сделалось темно. Снизу потянуло прохладой. Петька запихал в костёр белый обломок дерева, сухого, как порох. Этот обломок, принесённый откуда-то ручьём и обкатанный на камнях, походил на согнутую спину человека.
От большого огня варево в котелке запыхтело, словно гречневая каша. Тимка почерпнул с самого дна, попробовал:
— Вкусно, — снял котелок, поставил на камень, вытащил из мешка ложки: — Ешьте.
Сладкое повидло с лёгкой кислинкой понравилось всем. Шурка стал торопиться. Он зачерпывал полную ложку и, обжигаясь, глотал, как лягушонок. От старания на лбу у него выступил пот.
— Ты не жадничай, Шурка, всем хватит. Сытное, с него пить захочется.
— Ничего, напиться-то я всегда успею. Петька, Тимка и Таня, посмотрев на Шурку, засмеялись. Потом они ходили за водой. Полный котелок поставили возле глыбы, чтобы ночью нечаянно не опрокинуть. Сразу за ним насторожили капкан. Сверху его прикрыли листьями лопуха. Сами легли на телогрейку головами к чёрной глыбе и смотрели на мигающие звезды.
Петька вдруг сел и стал обшаривать свои карманы. Вытащил красный шёлковый галстук, положил его на камень. Этот галстук год назад привёз с фронта Танин брат. Галстук был у него однажды на танке вместо флага, когда они входили в освобождённый от гитлеровцев город Торопец.
— Ты что, Петька, ищешь?
— Ничего я, Таня, не ищу. Давайте все подозрительное спрячем здесь.
— Зачем, Петька?
— На всякий случай, если кого повстречаем.
Шурка подскочил, как мячик:
— Страшное чего-нибудь приметили, да?
— Чего орёшь! — набросился на него Тимка, — вытряхивай карманы! Сказали же, на всякий случай. Обратно будем ворачиваться, возьмём.
Таня положила на камень коробочку из-под вазелина, там была последняя фотография родителей и телеграмма, вернее, ленточки с телеграммы, на которых были страшные слова: «Погиб в бою смертью храбрых» и подпись — «экипаж танка».
Шурка положил гильзу от автомата, солдатскую пуговицу и красную бумажку — тридцать рублей.
— Больше у тебя ничего нет?
— Ничего.
У Тимки было только одно письмо, которое перед гибелью написал ему отец.
Все вещицы, письмо, путёвки и свои бумаги Петька завернул в листья лопуха и засунул далеко под гранитную глыбу. Дыру тщательно засыпал сухим щебнем и спросил Шурку:
— А у тебя акт милицейский живой?
— А как же. В куртке, в газете завёрнутый. Его тоже прятать?
— Наоборот, его на самое видное место всегда ложить будем. Прочитают и сразу поверят, что мы просто бродяги.
— А кто, Петька, прочитает? — с тревогой спросил Шурка.
— Ну кто, ну, например, в Жаргино, кто встретится. Не здесь, понятно же…
— Петька, а про лагерь рассказывать?
— Про лагерь и про убитого молчать. Бродяги, мол, и все.
Ребята снова легли и уже засыпали, когда Таня спросила:
— Шурка, отчего у тебя отец такой злой и в припадки падает?
Шурка повернулся лицом к Тане:
— Сначала, когда вы ещё не приезжали на Байкал, он не совсем припадошный был. А как война началась, дед Подметкин какие-то корешки стал парить и моему отцу давать вроде для того, чтобы выздоровел, и чтоб на фронт его взяли. Поил его по нескольку раз в день, да видать и перестарался. Теперь у него падучая приключается. Шмякнется, где ни на есть, дёргается кабан коротконогий, пеной задыхается. Ну и всякое такое.
— А что это «всякое такое», — спросил сзади Петька.
— Дерётся, наверно, — сказала Таня.
— Ещё как дерётся, нас с мамкой бьёт, чем попало. Я раз за неё заступился, а он меня ударил крышкой от кадушки. Целый день я без памяти лежал, — Шурка тяжело вздохнул: — Кончится война, уйдём мы с мамкой от Подметкиных, куда глаза глядят. Они долго лежали молча. Где-то слышался тонкий писк, шорох, где-то в поднебесье, может, на самой вершине хребта, то ли всхлипывала, то ли вскрикивала во сне какая-то зверюшка. Её рыдающий звук усиливался в глубоких ущельях.
Поднялась луна. Она была кровавого цвета, как перед бурей. Ребята уже давно спали. Они не слышали, как сзади, из-за чёрной глыбы, неслышно вышел высокий человек с оплывшим лицом и большими ушами. Он осторожно переступил через заряженный капкан и толстой рукой дотянулся до мешка. Беззвучно поднял его в воздух и исчез с ним в темноте. Через минуту так же тихо появился и положил мешок на место. Покосился на капкан, на лук, на стрелы и поднял котелок. Выпил воду всю без остатка. Поставил котелок на место и осторожно опрокинул.
Утром Петька проснулся оттого, что вкусно пахло супом. Он повернулся на бок и открыл глаза. У костра на камне, пригорюнишиись, сидел Тимка и помешивал ложкой в котелке.
— Что варишь? — тихо спросил Петька.
— Щавеля маленько нашёл, щи с копчёным салом будут.
Тимка встал, подошёл к Петьке, наклонился к уху:
— Ты ночью сало не ел?
— Нет, а что?
— Значит, Шурка ел или Таня.
— Они ночью не вставали, я бы слышал. А что случилось, Тимка?
— Вечером сверху я положил самый мясистый кусок. Мешок маленько открыл, чтоб сало проветрилось.
А сегодня куска нет и вода пролита.
— А кто мог быть?
— Росомаха, видать, схватила, пока я ходил за щавелем.
— Она бы в капкан попалась.
— Да я, дурак, утром его разрядил и ушёл, она и напакостила.
— А может, человек?
— Нет. Я проверил. Нигде никаких следов.
ГЛАВА 11
В полдень ребята вышли на гребень хребта. Нестерпимо палило солнце. До камней, покрытых пылью, нельзя было дотронуться рукой. Обжигало.
Сразу спуститься на южную сторону не удалось, потому что склон гребня отвесной стеной уходил вниз, туда, где клубились белые, как вата, облака. Они закрывали ущелье. Временами оттуда дышало плотным горячим воздухом. Петька вынул компас, посмотрел на стрелку. И на запад и на восток ущелье тянулось до бесконечности.