— Мотор старенький, «Рено», порядком запущен, но в исправности. Вполне может работать. И динамка в порядке.
Я не стану перечислять все, что мы увидели и подробно записали, чтобы потом составить обстоятельный акт. Отмечу лишь то, что показалось странным и подозрительным.
Во всех каютах рундуки были закрыты, из них явно ничего не доставали в спешке. Чемоданчики, сумки, так же как одежда и приличные вещи, оказались в сохранности.
В каютке для пассажиров, куда едва пробивался свет сквозь грязное и к тому же до половины закрашенное белилами стекло единственного иллюминатора, а лампы вообще не было, лежал на столе листок бумаги, небрежно, наспех вырванный из блокнота. На нем было написано по-английски: «Моя дорогая женушка! Скоро…» — на этом начатая фраза обрывалась. Было совершенно очевидно, что дописать ее помешало какое-то внезапное происшествие. Тут же валялись шариковая ручка и не докуренная до конца трубка, набитая прогоревшим табаком.
В кубрике над столом, кроме электрической, висела такая же лампа, как стояла на палубе, но в ней керосина немного осталось, он не выгорел до конца. Значит, ее потушили перед уходом.
На столе перед дешевеньким зеркальцем с отбитым уголком стояла алюминиевая чашечка с засохшей пеной, лежали безопасная бритва и тюбик с кремом.
На другом конце стола мы увидели две оловянные миски с остатками какой-то еды. Сергей Сергеевич под нашими брезгливыми взглядами взял ложечкой понемножку из каждой тарелки, положил «пробы» в баночки с притертыми крышками и многозначительно пояснил:
— Надо сохранить в холодильнике. Для экспертизы.
Штурман обратил внимание на то, что компас как будто пытались выломать из нактоуза, но бросили.
Никаких навигационных приборов и вахтенного журнала обнаружить не удалось.
Продуктов на судне оставалось вполне достаточно. Не только всяких консервов, но и жестянок с пивом. В танке — ржавом баке — оказалось достаточно пресной воды, хотя и гнусной на вкус.
Что же заставило команду буквально бежать с корабля? Что напугало их?
— Бегом небось убегали. Даже трубки оставили. Какой же моряк забудет трубку? — покачал головой боцман.
Мы опечатали двери всех кают и кубрика, носовой трюм. А крышку кормового так и оставили приоткрытой — в том виде, в каком нашли ее, только прикрыли брезентом, так же как и карты, валявшиеся на палубе вместе с аккордеоном и гитарой, чтобы все осталось в целости и неприкосновенности, если вдруг поднимется ветер или пойдет дождь.
— А как же с курами, со свиньей, Владимир Васильевич? — спросил боцман. — Ведь передохнут тут, жалко. И попугай.
— Оставим их тут, — сказал секонд, — а то, если заявимся на «Богатырь» с таким зверинцем, кэп нам ту еще продраечку устроит. Да и нельзя их трогать, пусть сидят на месте, — добавил он, взглянув на Волошина. — Пришлем потом матроса на шлюпке.
Волошин одобрительно кивнул и сказал:
— Попугая-то можно взять. Редкая птица, жалко, если погибнет. А где висела клетка, покажем детективу, если надо. Крючок-то на месте останется. Да и сфотографировали мы, как она висела.
Вернувшись на «Богатырь», секонд и Волошин вкратце доложили капитану, что мы увидели на покинутой шхуне.
— Все записано, составим, если надо, подробный отчет, — закончил Волошин.
— Надо, — кивнул капитан.
— Что же с ними могло случиться — как вы думаете, Аркадий Платонович? — спросил я.
Капитан пожал плечами и туманно ответил:
— В море все бывает.
Мы смотрели с высоты мостика на лениво покачивающуюся совсем рядом на волнах «Лолиту».
— Н-да, еще одна из загадок океана, — задумчиво сказал Волошин.
Но донесшийся с покинутой шхуны неистовый визг помешал нам настроиться на философско-мистический лад.
— Эк она надрывается, — болезненно поморщившись, сказал Аркадий Платонович. — Словно режут ее.
И, не оборачиваясь, только изменив тон, твердо уверенный, что его услышат все, кому следует, приказал:
— Отправить туда матроса. Свинью и птиц накормить, напоить. Завести буксирный конец. Матросу стоять на руле, чтобы шхуна не рыскала.
— Есть отправить на шхуну вахтенного! — ответил чиф — заступивший после Володи на вахту старший помощник, и спросил у капитана: — Значит, будем ее буксировать, Аркадий Платонович?
— Придется. Надо начальству докладывать. Как решит.
Первый и второй штурманы обменялись мрачными понимающими взглядами.
Пауза, видно, непозволительно затянулась, потому что капитан повернулся и выразительно посмотрел на чифа: дескать, в чем дело, почему мешкаете?