— Как это? — непонимающе спросил Рори.
— Генерал? — повернулся Макби к Лоуренсу.
— У Оливии была аллергия на лошадей, — ответил Лоуренс. — Моя жена может в этом поклясться. Оливия не могла даже рядом с ними находиться, у нее начиналась сыпь и поднималась температура, как при сенной лихорадке или еще хуже.
— Ну и ну! — сказал Барнетт, присвистнув.
— Итак, вы видите, — продолжал Макби, — что Оливия никогда бы не приобрела двуколку с пони и никогда бы не ездила в ней, да еще несколько лет подряд, и уж тем более не держала бы пони в качестве домашнего животного! А Виолетта любила лошадей, она даже настояла на том, чтобы последнего похоронили на лугу под старым каштаном. Кроме того, она не умела водить машину и годами пользовалась двуколкой, нужно же ей было как-то передвигаться? Вот и пришлось рискнуть и приобрести лошадь, даже если ей было известно, что Оливия этого никогда бы не сделала. Она продала двуколку сразу же, как перестала в ней нуждаться, и ее купил Эрни Берри, во дворе которого она до сих пор и стоит, полуразвалившаяся и грязная. Но пони был ее любимцем, она не смогла с ним расстаться, и это ее выдало.
Наступило молчание: все обдумывали услышанное, но мысли Тома Барнетта текли в ином направлении. Он прокашлялся.
— Из чистого любопытства… — он покраснел, когда все посмотрели на него. — Просто интересно, а что же с завещанием? Оливия, то есть Виолетта, завещала большую часть своих денег на благотворительность и оставила небольшие суммы Джанин, семье Берри, Джули Кромби, вам, Рори, и, хм, мне. Ведь эти деньги не принадлежали ей.
— У меня свой взгляд на это, и я хотел бы его высказать, — громко заявил Лоуренс. — Составила или нет Оливия завещание в пользу Виолетты, я совершенно уверен, что она рано или поздно сделала бы это, если бы не погибла в автокатастрофе. Она бы хотела, чтобы Виолетта жила в уюте. Как военный я знаком с солдатскими завещаниями, которые могут быть и устными: желание, высказанное при свидетелях. Я, конечно, понимаю, у штатских так не принято. Очень жаль, что Виолетта уничтожила все письма Оливии, ведь если бы Оливия в письме четко отразила свое желание оставить все Виолетте, оно могло бы считаться завещанием. Как бы там ни было, я отношусь к этому по-солдатски. Нельзя все время возиться с бумажками. Думаю, что воля Оливии исполнилась, пусть и таким специфическим образом! Никто, как только что отметили, не был обделен, у Оливии не было близкой родни. Если кого и обошли, то это государство.
Он сделал паузу, и Макби продолжил:
— Забавно, если бы Виолетта была честной и следовала букве закона, даже государство могло проявить снисхождение в тех обстоятельствах и признать, что она имела право хотя бы на доходы с наследства, но Виолетта решила не рисковать. Все это было не совсем по правилам, и адвокаты вряд ли согласились бы взяться за это дело, но я согласен с генералом: по сути воля Оливии была исполнена.
— Верно, — сказал Смитон, — и, черт возьми, это и было бы в завещании!
— Кроме того, — добавил Макби с улыбкой, — все, о чем мы говорили, всего лишь только догадки. Нам кажется, мы знаем, что произошло, но доказать это суду будет очень трудно. Требовать, чтобы завещание было аннулировано на основе каких-то старых свадебных фотографий? Те, кто получил по завещанию деньги на благотворительность, несомненно, пресекут любую нашу попытку.
— Точно, — кивнул Лоуренс. — Мне кажется, дело улажено, мы все выяснили. Все присутствующие в этой комнате знают правду, и этого достаточно. Все, что здесь говорилось, должно остаться в этих стенах, и я не вижу причин поступать по-другому. Это вызвало бы чертовский переполох, думаю, просто глупо выносить все это на обозрение публики. Все согласны?
Все были согласны.
Позднее тем же вечером, когда уже смеркалось, Мередит и Алан направлялись по дороге к Грачиному гнезду. Они остановились у ворот, глядя сквозь железные прутья решетки на подъездную дорогу и старую постройку в стиле короля Георга. В лучах заходящего солнца камень светился каким-то медовым светом, а окна блестели розовым. Это был пряничный домик из волшебной сказки.
— Как красиво, — тихо сказала Мередит. — Но я не могла бы жить здесь, особенно теперь.
— Да, — сказал он, — и я не смог бы. Это был просто сон. Маленькая мечта.