Они смотрели в глаза друг другу, не говоря ни слова. Слова были не нужны — за них говорили их тела. Ближе, ближе…
Он никогда в жизни не испытывал такого. Целый мир, вся вселенная сошлись для него в нежных губах этой женщины. Трепещущие, теплые, жадные, они отвечали на его поцелуй. Мед и нектар твои губы, любимая, и нет ничего слаще на этом свете…
Краем сознания он отмечал, как она дрожит в его объятиях, как выгибается в сладострастной муке. Его поцелуи становились все горячее, все ненасытнее, и вот уже она отвечает ему, все более страстно, доверчиво и ненасытно.
Близость этого тела, тепло ее кожи обжигали его, заставляя разум умолкнуть, скрыться, замолчать. Теперь их тела двигались в едином томительном и зовущем ритме, и, когда он ощутил под нетерпеливыми руками опаляющий жар ее бедер, мир едва не взорвался. Он шептал ее имя в промежутках между поцелуями, она отвечала стоном, прерывистым дыханием, мольбой о любви, которой они были лишены так долго.
Ничего не было больше в этом мире, на всей этой земле — только два жарких от страсти тела, только припухшие от поцелуев губы, только ласки, одновременно сжигающие обоих и возносящие на вершины блаженства, туда, где человек становится подобен древним титанам, туда, где нет иных желаний, кроме одного: любить друг друга, отдавать и брать, постигать тайный смысл и удивляться простоте вечной истины — любовь венчает все.
Она судорожно расстегивала его рубашку. Опустив глаза, он видел ее нежное личико на фоне своей бронзовой от загара кожи, видел безумие страсти в ее глазах… Дрожа от нетерпения, он разделался с застежкой юбки, почти сорвал с нее топ, ощутил под ладонями шелковую податливость напряженной от возбуждения груди. Вне себя от желания, он ласкал ее тело, про себя отмечая, как напрягаются мышцы ее гибкой спины, как вся она бьется в его жадных руках, желая лишь одного — слиться с ним и стать единым с ним существом…
И все кончилось. Она прикрыла руками грудь и с глухим стоном рванулась назад.
— Нет, Рауль, нет!
Наткнулась на бешеный взгляд мужчины. Ей хотелось истошно кричать, выть от тоски — это ее собственное тело, выйдя из-под повиновения, восставая против призывов разума, просило, неистово требовало его горячих прикосновений.
— Нет!
Он отступил назад. Вцепился дрожащими пальцами в собственную густую шевелюру, словно хотел распрямить упрямые кудри раз и навсегда. Она отступила еще на шаг, стараясь не смотреть на этот бронзовый торс, которого всего мгновение назад жадно касались ее пальцы. Он спросил, тихо, почти бесстрастно:
— Почему, Саманта?
Она почувствовала, как дрожат ее губы. Потому что на груди у меня шрам, уродливый и пугающий, потому что я боюсь отвращения в твоих глазах и не готова его пережить…
Он резко повернулся, пошел к ступеням, ведущим в дом. О боже, нельзя так поступать с мужчинами. Они никогда этого не прощают, в панике подумала она.
— Рауль, пожалуйста!
Теперь его глаза напоминали два стальных клинка, разорвавших темноту.
— Игра, не так ли? Свести меня с ума, разбередить старые чувства, соблазнить, подчинить себе. Ну, давай, малышка, рассказывай! Я ведь не Карлос, не Колман, со мной не стоит играть таким образом. Это они могли бегать за тобой, как собачонки, пытаясь угодить тебе и твоим прихотям…
— Прости меня, прости. Я… я потеряла голову… утратила контроль над собой, прости!
Судорога пробежала по его лицу, он сдавленно выругался по-испански. Со всего маху ударил кулаком в ладонь другой руки. Она с ужасом видела, чего ему стоит сдержать свой бешеный нрав. Секундой позже его лицо окаменело, рот превратился в прямую линию, подбородок стал каменно-твердым. Она в замешательстве опустила глаза, наткнулась взглядом на оборванные пуговицы на его рубашке и сама испугалась собственной недавней страсти.
— Не терплю, когда мною играют.
— Я ничего подобного в виду не имела…
— А что ж ты тогда имела в виду?
О, если б она сама это знала! Испуганная, опустошенная, смущенная, она стояла, едва не теряя сознание от чувства полной своей беспомощности. Не ответила, выдохнула, на самом пределе, за которым только — тихий, бессильный плач:
— Я не знаю…
Несколько мучительно долгих секунд он смотрел на нее так, словно обещал ей самую страшную месть в мире, затем вновь повернулся и взбежал по ступеням в дом.