Он сам понимал, что мечется из угла в угол, что сам не знает, чего хочет. Это вымораживало. Малфой чувствовал себя, как тринадцатилетняя девчонка, которой нравится мальчик. И вот она думает, как же привлечь его внимание. Либо демонстрировать равнодушие, либо бегать хвостом.
Вот и Драко был этой девчонкой. От таким мыслей его голову разрывало всё лето. Сейчас, сидя в купе и по привычке смотря в окно, он так и не смог прийти к какому-то выводу.
— Я тебе говорю, что видел её сиськи, — воскликнул Тео: он вообще заимел привычку постоянно тусить с ними.
— Да ты лапшу мне на уши не вешай, она бы ничего тебе не показала, — Гойл закатил глаза и посмотрел на Крэбба, когда тот кивнул.
— Вот не хотите, не верьте. А я официально заверяю, что видел её прелести, о, и там есть на что посмотреть, — Тео заговорчески улыбнулся, и всё трое рассмеялись.
Драко равнодушно наблюдал за этой картиной. Он не стал никому рассказывать о том, что стал мужчиной, благодаря предусмотрительному отцу. Скажет позже, чтобы было эффектнее.
Люциус решил, что чем раньше начнёшь гулять, тем раньше закончишь. И можно будет жениться на чистокровной, правильной девушке. И жить долго и счастливо.
Ага, размечтался.
Пока Малфой со своим дерьмом не разберётся, жениться ни на ком не будет— он так решил. Это было очень серьёзной мыслью в голове четырнадцатилетнего мальчишки, но Драко чувствовал, что за это лето значительно вырос не только физически. Слизеринец рос мозгами, и это было очень заметно. Нарцисса сама сказала ему, что он изменился, стал более спокойным. Исчезали его детские мысли и появлялись другие. Но подростковый максимализм никуда не делся, он редко кого обходит стороной.
Ещё важным фактором было понимание, что всё меняется. И Малфой не был от этого в восторге.
Почувствовав, что ему становится душно от своих мыслей, Драко захотел прогуляться по поезду.
Посмотрев на ребят, он сказал:
— Пойду прогуляюсь, скоро вернусь.
И ни одного ответа, одни кивки.
Юноша подозревал, что его начинали бояться из-за отца даже свои. Ещё в том году каждый хотел с ним дружить, в этом же — все странно на него поглядывали и начинали шептаться. Он не знал, устраивало его это или нет, но плюс был в том, что никто лишний раз не трогал Малфоя.
Выйдя в тамбур и подойдя к окну, Драко открыл его и остановился. Все-таки как же прекрасен свежий воздух. Услышав, как недалеко от него хлопнула дверь, он повернул голову.
Чёрт, это было так предсказуемо.
Грейнджер.
Она шла в его сторону, но ещё не увидела. Как только она обратила внимание на того, кто стоит перед ней, сразу замерла. Блин. Она таращилась на него, а Драко не был к этому готов. Не успел натянуть необходимую броню.
Малфой решил, что не будет начинать разговор первым, пусть помучается. О, и она мучилась. Это видно было. Ждала, когда же сможет ответить ему что-нибудь. Именно ответить. Но у гриффиндорцев, по всей видимости, есть проблемы с терпением, и даже она не выдержала:
— Эм, привет, Малфой, — таким неуверенным тоном, будто боится его, хотя и это не исключено.
— Грейнджер, — кивнул он, не зная, что говорить дальше. Внезапно вся уверенность улетучилась.
— Я думаю, что мне нужно тебе сказать спасибо, — Гермиона произнесла это, смотря в пол.
— «Спасибо» за что? — Драко действительно не понимал за что.
Нахмурив брови, он смотрел прямо на Грейнджер.
— Ну, во-первых, за дневник, спасибо, — Малфой на этих словах посмотрел по сторонам, не хотел, чтобы кто-нибудь слышал, — а во-вторых, за предупреждение, я поняла, что ты имел ввиду.
Гермиона подняла глаза и посмотрела на него. На пару секунд мир перестал существовать, это точно. Серые и карие, красивое и интересное сочетание. Наверное, как и они сами.
Чёрт возьми, Малфой, ты становишься сентиментальным.
Неизвестно, сколько бы они так простояли, если бы не открывшаяся дверь купе в паре шагов от них. Оба вздрогнули. Гриффиндорка в последний раз взглянула на слизеринца и пошла в сторону машиниста. Драко с трудом дышал. Сердце выскакивало из груди. Ладони потели. Его лихорадило.
Мерлин, если это нормально, то он до этого даже и не жил толком.
Осознав, что его долго нет, Драко решил вернуться к себе. Не только поэтому, но и чтобы не наткнуться на девчонку, когда та будет возвращаться. Ко второму раунду он ещё не готов.
***
Гермиона была в смятении. Мальчики не разговаривали. Рон считает, что Гарри сам бросил своё имя в Кубок огня, и это глупость. Это странно, и ничего хорошего в этом нет. Уизли не может понять, что, когда такое происходит, это неспроста. Конечно, он обижается, что Поттер ничего ему не сказал, что захотел вечной славы. И это полный бред.
Гарри никогда бы такого не сделал, он бы скорее уступил своё место Рону, если бы того это осчастливило. Почему он ничего не понимает, Гермиона не знала.
Поттер сидел рядом с ней на диване, в гриффиндорской гостиной. И почти каждый здесь находившийся считал долгом обсудить его поступок.
Грейнджер это возмущало. Это лицемерие. Когда Гарри всех спасает, он им нужен, они общаются. А как только что-то меняется, то все друзья пропадают и, возможно, начинают ненавидеть.
Дружба Золотого трио висела на волоске уже второй год. И это пугало. Что должно случиться, чтобы разорвать их связь навсегда?
Гриффиндорка как могла поддерживала Гарри, но тот был слишком зациклен на ссоре с Роном. Она его не винила — с Уизли они всегда были ближе друг другу. Может, потому что мальчишки?
Но думала она не только о турнире.
Малфой.
Это стало нормой, с которой она по-настоящему смирилась. И это была абсолютная правда.
Он нравился ей.
И, наверное, это всё началось с их первой встречи в Косом переулке. Если подумать, это было очевидно. Сейчас, когда Гермиона всё это признала, было смешно от собственных попыток выкинуть его из головы.
Ей стало гораздо легче. Не последнюю роль здесь сыграл и дневник, подаренный Драко.
В тот момент, когда он назвал её по имени и сказал «пожалуйста», она отключилась. Больше ничего не видела и не слышала, а когда он её добил цитатой из «Зимней сказки». Всё. Срочно ей дефибриллятор.
Это был как удар молнии. Он всё это специально так обставил — она уверена. И от этого на душе появляется теплота. Он думал о ней. Не как о грязнокровке, а как о ней самой. Возможно, как о девушке. Лишь сейчас она понимала, почему все так хотят испытывать чувства и получать их взамен, — это окрыляет. Ты будто паришь в невесомости, и возвращаться нет никакого желания.
В дневник она писала всё, сама иногда до конца не понимая, почему ей это хочется делать. Но старалась не слишком много думать об этом. Ещё одна странность. Гермиона Грейнджер, и не думать? Шок.
Она подозревала, что Малфой сделал так, чтобы его подарок ей понравился, или ещё что-то подобное. Конечно, были опасения, и очень сильные. Гермиона до последнего боялась, что это какой-то розыгрыш, но хорошенько проанализировав ситуацию, поняла, что смысла в этом мало.
Одно дело, если бы Драко неожиданно подарил ей подарок, при этом не имея никакой почвы. Вот тут, да. Но суть в том, что они познакомились раньше, они контактировали больше, чем должны были. Они прикасались друг к другу, и об этом никто не знал. Она сомневалась, что Малфой хотел, чтобы об этом узнали, но побороть себя не смог. Ей было это знакомо, и Грейнджер его понимала.
Был, конечно, огромный риск, но ей хотелось верить в него. Хотелось верить, что всё это для него тоже что-то значит. И Драко доказал. На чемпионате. Он предупредил её так, как смог. Это определило всё. Зачем ему так рисковать, если он всё равно хочет над ней поиздеваться? Логики в этом мало.
А вот в его поступках она есть.
Гермиона старалась смотреть на это рационально и не ударяться в розовые мечты. Она же не Лаванда Браун, верно?
И, исходя из этого, получался вывод, что Малфою она небезразлична. Грейнджер было немного стыдно об этом думать, но надежда на это была огромной.