Вагон замер напротив двухэтажного желтого вокзала. Платов бегом выскочил из купе, и когда я выглянул наружу, уже спрыгивал с рюкзаком и сумкой на платформу. Я наблюдал за ним. Он замер, удивленно озираясь, будто ожидал увидеть что-то знакомое, а оказался в совсем чужом месте, но в поезд не вернулся, натянул выражение недоверчивой суровости на еще час назад полное чувств и смятений лицо, обернулся, увидел меня, ничуть не изменившись в своей новой окаменелости, и бойко зашагал по щербатым плитам. Когда состав двинулся, Платов свернул прочь от путей по еле заметной тропинке, к зарослям ивняка и черемухи, обволоченным густым туманом, за которым не было ничего видно.
Я смотрел на этого полного грусти и растерянности, непонятого мной и чужого для людей человека, и думал про фонари в ночных полях. Скоро Платов, сделавшись черной точкой вдалеке, исчез в сыром тумане.
Мы проехали станцию, и открылась вольная долина. Алый диск показался над краем неба, но земля еще лежала в серой прохладной тени. Только белесые стволы молодых берез, островками стоявших вдоль дороги, заиграли нежно-золотым. Восходило солнце, и вся долина пропитывалась ясностью и нежностью. Земля окутывалась первым теплом дня.
В полях просыпалось село. Беленые дома с бурыми железными и серыми шиферными крышами стояли чередой по берегам вьющейся речки. В тени блеснуло зеркало запруды. На бугре, среди густых верхушек, белела невысокая колокольня и темнел старый купол. Фонари во дворах уже не горели. Из высоких труб струился легкий дым – остывшие избы протапливали по утрам. Мужики расходились по работам. Кто-то уже, до жары, вышел в поле. Другой мастерил что-то у сараев. Ребятня собиралась в школу.
Село пролетело мимо, как случайный сон, и исчезло в утренней дымке, будто и не было.
Подумалось – ему будет покойно здесь.
Море округляется
Он сидел на краю буны, смотрел на линию, где вода сливается с небом, на сплошь черного, как смола, баклана, режущего потоки соленого ветра, на большую чайку грязно-белого цвета с желтым клювом, висевшую над пляжем. По тому, как лучи отсвечивали от воды, угадывал, как скоро солнце уйдет за Святого Петра.
Белели пеной далекие барашки, и прибой шумно кипел у берега. Изморенные на пекле туристы побросали в кучу цветные рюкзаки и без устали прыгали в зеленую воду с громадного темно-рыжего обломка скалы.
Елена Петровна, с трудом опираясь на палку, встала и, удерживая от ветра накидку, подошла к старику.
В поезде он сидел в отделении, все время читал или смотрел в окно. Она видела его отражение в стекле, а он, должно быть, ее. Старик носил старомодный костюм без галстука, дешевую рубашку в мелкую полоску с непослушным воротником, пил сладкий чай и неумело, как положено семейным людям, заправлял дорожную постель. Не играл в карты, листал коричневый томик Чехова темной, плохой бумаги и с застывшим, тупым выражением лица смотрел на дородных торговок с пухлыми руками и облезлыми крашеными волосами, которые продавали на станциях фрукты, одежду и путеводители по курортам.
На другой день они увиделись на завтраке, в пустынном холле с высоким потолком и колоннами. Главным корпусом служил дворец николаевского времени с пышной аркой у ворот, белыми, облезлыми стенами без ремонта и скульптурами по краям крыши. Старик совсем не подходил этому санаторию, и сложно было представить его здесь. Он хмурился на эту историческую роскошь, утопающую в зелени ботанического сада. Рано утром, по прохладе, появлялся на набережной, гулял один и возвращался к завтраку; днем бродил по аллеям в тени кипарисов, иногда вслух что-то разъясняя сам себе, что добавляло ему смешливой чудаковатости. На пляж возвращался, отужинав; провожал закат.
Елена Петровна села рядом, подстелив на грубый бетон накидку. Он только взглянул, как ждал этого, улыбнулся, благодарный ее компании, и снова повернулся к морю. Они молчали, слушали волны, чаек, и Елене Петровне трепетно захотелось сохранить их безмолвие, за которым были все слова, что нужно говорить в первые минуты знакомства. Иногда старик оборачивался, радовался большими морщинистыми глазами, представляясь ей мальчишкой в неуклюжих пластмассовых очках, с портфелем на коленках. Они сидели на ржавой трибуне школьного стадиона, а мимо, по неухоженному и бескрайнему зеленому полю, которое дышало нектаром цветов и свежестью обильных трав, шелестели волны, гонимые беспокойным ветром.