— Пройдемте в гостиную, там будет удобнее обсудить наши дела, — Геллерт поманил юношу за собой.
Назвать это гостиной было бы просто оскорбительно. Бальный зал — не меньше, полностью заполненный шикарной мебелью. Голые стены украшали картины и портреты, судя по всему являющиеся фамильной ценностью. Первое, что бросалось в глаза — это гигантский камин, с зеркалом над ним, обрамленным серебряной рамкой. Дамблдор стоял посреди залы с открытым от удивления ртом, чего не мог не заметить лорд.
— Нравится? — присаживаясь в кресло у самого огня, спросил мужчина.
— Невероятно, — глаза Альбуса горели, он будто попал в рай, но даже такой вид не мог затмить лорда, сидящего у камина и греющего руки.
— Я рад, ведь большинство людей, посещающих мой дом, не замечают и половины его величия, — он говорил с ним, как с близким другом, с которым можно было поделиться самым сокровенным.
— Дом? Это замок, не меньше, — засмеялся художник, оборачиваясь по кругу.
Геллерт наблюдал за парнем и улыбался. В нем было столько энергии и жизни, что хватило бы на обоих. В его мыслях всплыли строки из стиха, запавшие в глубь сердца, автора которого он не знал:
Твой темный лик явился ночью,
в мой безмятежный тихий сон
и сердце распахнув воочью,
склонил я пред тобою свой поклон.
Нет глаз твоих прекраснее на свете,
весь в пламени твоем сгораю я.
Отец мой, Черт мой, дьявол вечный,
прошу тебя, не оставляй меня ты никогда.
— Я взял на себя смелость и приобрёл для вас все необходимые атрибуты, — лорд указал на диван, переполненный холстами, красками и прочими малярными предметами. — Меня заверили, что все это лучшего качества.
Альбус молча подошёл и взял пучок связанных кистей, мягкая часть которых сделана из шерсти колонок. Это были самые дорогие кисти во всем Лондоне и позволить их себе художник никак не мог, даже имея приличный счёт в банке.
— Вы разбираетесь в искусстве? — юноша повернулся к лорду, но в глаза не посмотрел. Его внимание было приковано к столь дорогим вещам, о которых и состоятельный портретист не мог мечтать.
— Абсолютно в нем ничего не понимаю, — Гриндевальд поднялся с кресла и незаметно подошел к Дамблдору сзади, — Вам что-то не нравится? — горячий шепот прошелся от ушей к шее парня, от чего тот вздрогнул и уронил пучок на пол.
— Нннет, нет, все прекрасно, — заикаясь от испуга пролепетал Ал, — Кисти просто превосходные, как и все остальное. Я немного удивлен, ведь все здесь подобрано с невероятным вкусом. — художник развел руками, указывая на дизайн помещения. — Каждая деталь стоит на своем месте, создавая полноценный образ великой картины и рассказывая свою историю. Это привело меня в недоумение, после того, как вы сказали, что не разбираетесь…
— На самом деле, я расставлял тут все по пьяни, — громким смехом залился мужчина и наклонился за кистями, уроненными Альбусом. — Держите, — он вложил связанные деревяшки в мягкие ладони и на пару секунд задержался, ему никак не хотелось разрывать контакта.
Дамблдор смотрел в глаза лорда щенячьим взглядом, наполненным любви и сострадания, от которого можно было упасть на колени и заплакать. Юноша так хотел поцеловать эти бледно-розовые и тонкие губы, но представляя себе последствия такого поступка, желание резко пропадало. Долгие дни и ночи он мечтал о нем, представлял этот прекрасный лик во снах и грезах, и вот теперь, наконец, Геллерт Гриндевальд был прямо перед ним, так близко, но так бесконечно далеко. Единственное, о чем молился Альбус, чтобы лорд снова не оказался лишь мечтой.
— Думаю, нам стоит договориться о цене, — звонкий и мелодичный голос мужчины, вернул художника из фантазий.
— Думаю, стоит, — нервно улыбнулся тот.
— Начнем с пятидесяти фунтов, предложите больше? — развернувшись на каблуках, сказал лорд, присаживаясь обратно на свое кресло.
Дамблдор вытаращил глаза. Пятьдесят фунтов — это целое состояние, а предложить цену выше он просто бы не осмелился. Его работы еще никто и никогда не оценивал так дорого.
— Это, это слишком много, я не думаю, что портрет может столько стоить, — стараясь сдержать сумасшедшее волнение, протараторил Ал.
— Вы ошибаетесь, Альбус, я видел ваши работы, и они бесценны, — снова эта улыбка, заставляющая все тело дрожать, неметь и гореть в агонии.
— Мистер Гриндевальд, я думаю…
— Просто Геллерт, пожалуйста. Мне всего двадцать пять, а когда слышу мистер, от кого-то такого молодого, хочется плакать.
— Хорошо, Геллерт, — Альбус словно попробовал его имя на вкус. Ему дозволено звать своего лорда, так, как могут не многие. Эта маленькая привилегия разожгла дикий огонь в пустоте юной души. — Меня устроит цена в пятьдесят фунтов.
— Замечательно, можем приступить немедленно? — это был вопрос, но ответа он не требовал, поэтому Дамблдор лишь кивнул.
— Мы ведь можем расположиться тут? — Ал подошел к окну, плотно занавешенному темно-бордовыми шторами и распахнул их, запуская внутрь яркие солнечные лучи. — Свет здесь просто превосходный, — объяснился художник в своем столь эпатажном поведении.
— Как будет угодно. Чувствуйте себя как дома, — закинув ногу на ногу, предложил Геллерт.
Постепенно неловкость и скованность покидала Альбуса и он ощущал себя свободно. Гриндевальд наблюдал, как художник мечется по комнате, устанавливая мольберт, после затаскивая на него полотно и расставляя рядом краски. Когда все заняло свои места, юноша подошел к лорду, на мгновение замирая и останавливаясь перед ним.
— Вы не могли бы сесть немного ровнее и голову поверните чуть вправо, — незначительная власть над Геллертом возбуждала портретиста.
Когда Альбус опустился на колени перед лордом у того снесло крышу напрочь. Мальчишка поправлял его сюртук, случайно касаясь пальцами голой кожи в разных местах. Гриндевальд едва не застонал, стоило теплым рукам коснуться шеи, в попытке выправить рубашку.
У самого же художника это вызывало чувство эйфории и задевал он тело лорда совсем не случайно. Все было готово, почти, лишь одна прядь светлых волос, заслоняющая бровь мужчины мешала. Ал приподнялся на коленях к лицу Геллерта, одной рукой опираясь о его бедро, а другой убирая волосы за ушко. Оба замерли и ни один из них не дышал.
— Все готово, — выдохнув в самые губы лорда, сказал юноша и быстро поднявшись с пола, вернулся к мольберту.
Дамблдор смочил кисть в разбавителе для красок, налитый им в стакан, а после окунул в черную краску, нанося первый слой. Художник почти не смотрел на холст, постепенно приобретающий черты лица человека, в которого он был без памяти влюблен. Ему и не нужно было — это лицо Ал бы нарисовал и с закрытыми глазами. Часы пролетели совершенно незаметно, время близилось к вечеру, а солнце почти село, унося за собой освещение, необходимое для создания шедевра.
— Думаю, на сегодня можно закончить. Солнце уже село, — парень указал на очевидные вещи и положил свою кисть на выступ мольберта.
— Хорошо, я прикажу слугам, чтобы ничего не трогали в этой комнате, а сейчас я покажу вам вашу спальню, — Геллерт поднялся с кресла и потянулся. Спина жутко затекла, а ноги почти не слушались.
— Спальня? Я не понимаю, — весь перепачканный в краску художник с удивлением смотрел на своего нанимателя.
— Адриан вам ничего не сказал?
— Не сказал чего?
— Вы будете жить здесь, в поместье, пока не закончите работу. Ваш дом находится довольно далеко, и я считаю, что нет нужды ездить каждый день туда и обратно.