— Значит, у нас не будет проблем с тем, чтобы заявить о наших отношениях.
Антон отходит от тумбы, приближается ко мне, и я прекращаю дышать, чтобы не спугнуть момент, потому что он кладет руки по обе стороны моих бедер и, хоть я сижу на столе, все равно смотрит на меня сверху-вниз.
Мой Мистер Фантастика.
— Ты мне «выкаешь», Туман. - Он аккуратно заводит прядь волос мне за ухо.
Жмурюсь и подставляю губы для поцелуя.
— Вас нужно штрафовать за незаконное использование голоса, - мурлычу, разглядывая его лицо из-под полуприкрытых ресниц.
— «Тебя», - поправляет Антон.
— Тебя, - охотно соглашаюсь я.
Привет, бабочки в животе, теперь я знаю, что вы существуете.
*****
Он продолжает рассматривать мое лицо и не делает ровным счетом ничего, чтобы воспользоваться моими гостеприимно подставленными губами. Я пытаюсь растянуть это предвкушение, любуясь его лицом, впечатывая в сердце каждую его черточку и цвет глаз. Но время тянется, а Дым просто становится все более серьезным. Он и раньше не походил на человека, который любит улыбаться, а сейчас его губы словно запечатали. И не только для поцелуев со мной.
— Что такое? – спрашиваю я, немного сдвигаясь на край стола, чтобы сократить расстояние между нами. Хочу потрогать хоть пуговицу на его рубашке, но Антон отодвигается и снова прикладывается бедрами к стойке. И этот его взгляд… - Дело в разнице возрасте? – без труда угадываю я.
— И не только в ней, - добавляет он, вряд ли представляя, что в эту секунду режет меня без ножа.
— Для меня это просто цифры в паспорте – и не более, - озвучиваю свою позицию.
— Я рад за тебя, Туман, но не все люди живут так же легко и беззаботно.
— Это такой вежливый способ назвать меня ветреной дурочкой? – уточняю я.
Мне кажется, что сейчас сбывается наяву мой самый страшный кошмар: тот, в котором я оказываюсь голая перед сборищем все людей. И, хоть в реальности все совсем не так, мне все равно хочется найти хоть что-нибудь, чтобы укутать плечи.
— Таня, если я хочу сказать человеку, что он дурак, поверь, я скажу это в самой точной формулировке и без «смягчающих обстоятельств».
— Это… вселяет надежду, - немного расслабляюсь я, хоть это все равно не отменяет нашего предыдущего разговора. – Потому что все остальное…
Мы оба слышим быстро приближающиеся шаги и, хоть сейчас между нами пара метров расстояния, все равно подбираемся. Через секунду на кухне появляется… Нина. Она быстро оценивает взглядом наше уединение и напоминает Антону, что он сам вызвался принести женщинам шампанское.
— Ты и в суде такой небыстрый? – пытается пошутить она, но эта шутка даже мне кажется, мягко говоря, странной.
Антон оставляет ее слова без ответа: достает бутылку из холодильника и проходит мимо, забирая с собой свой потрясающий запах и наш незаконченный разговор, оставляя взамен полный раздрай у меня в душе. Нина еще минуту смотрит ему вслед, потом поворачивается в мою сторону и вдруг цепляется за что-то взглядом. Быстрее, чем я успеваю сообразить – моя голова все еще целиком занята словами Антона – берет меня за запястье. Пытаюсь вырвать руку, но теперь это просто не имеет смысла – Нина увидела все, что нужно. Но продолжает рассматривать подаренные Антоном часы.
— Это «Брайтлинг», - говорит сестра с такой интонацией, будто у меня на руке красная кнопка[1]. – Ребенок, ты в курсе, сколько стоят эти часы?
Я все-таки высвобождаюсь и прячу свое сокровище под одеждой, для надежности сжимая края рукава в кулаке. Нина продолжает сканировать взглядом мое запястье.
— Откуда они у тебя? – Она явно не собирается позволить мне хранить эту тайну.
— Они мои, я их не крала, - обижаюсь я.
Обычно, когда между нами возникает напряженная ситуация, я отделываюсь шутками. Мы все же сестры, пусть и с десятилетней разницей в возрасте, и нам положено иногда шипеть друг на друга. Но сейчас у меня полная душа слез и отчаяния, и я даже говорить нормально не способна, не то, что юморить. Даже чтобы сгладить парочку острых углов.
— Я и не думала, что ты их украла, - обижается Нина. – Просто хочу, чтобы ты не забывала думать головой, Ребенок. Сердце плохой советчик.
Она оттаивает и обнимает меня, чмокая в макушку. Несколько минут мы сидим в полной тишине, а потом я задаю свой самый болезненный вопрос:
— Он тебе очень нравится, да?
— Он? – переспрашивает сестра, отстраняясь. То, как Нина прикусывает губу и вдруг берет из корзинки яблоко, хоть она их не любит, говорит о многом.
— Все видели, как вы шушукались за столом, - подсказываю я.
Нина нервно смеется, откусывает и энергично жует, вряд ли чувствуя хоть тень вкуса. Потом издает тяжелый вдох.