Я отвечал обстоятельно и подробно, испытывая терпение присутствующих и злорадно следя за признаками нетерпения, выказываемые практически каждым. Двоюродная тетка маман нервно хихикала и обмахивала веером покрытое испариной лицо, ее глаза лихорадочно блестели. Моя младшая кузина отстукивала носком изящной туфельки популярный мотив. Генерал Селищев собрался было вздремнуть, но его в самый неподходящий момент дернула за рукав племянница.
Я не спешил, купаясь в отблесках дядиной славы. Еще минут двадцать разговора было посвящено обсуждению последних мод и туалетов. Первым не выдержал дальний родственник папа́:
– А как поживает ваш глубокоуважаемый дядя? Не хворает-с?
Все превратились в слух, было слышно, как под потолком жужжит муха.
– Нет-с, здоров, – нехотя ответил я.
– А навещают ли его по-прежнему дамы-с? – встрял генерал, всегда предпочитавший называть вещи своими именами и славившийся полным отсутствием такта.
– Да-с, навещают-с, – произнес я, досадуя, что «мое время так быстро вышло».
– Вот сукин сын, – вскричал генерал, приведя в негодование дам. Моя старшая кузина, не отличавшаяся хорошим здоровьем, даже потеряла сознание. Началась паника, половина присутствующих бросилась на поиски нюхательных солей, пытаясь привести в чувство несчастную кузину.
– Воды, воды – кричала бедная маман нерасторопной прислуге.
Остальные, кто не был занят кузиной, пытались успокоить квохчущих женщин. Сам виновник сего конфуза и переполоха под шумок сбежал, прихватив племянницу. Ночью я дал себе зарок непременно выяснить дядин секрет.
Выждав момент, когда дядя пребывал в благодушном настроении, я решился обратиться к дяде за советом. Он попивал свой горький кофий, который предпочитал всем другим напиткам, и шуршал свежим номером газеты, комментируя вслух столичные новости.
– Дядя, – обратился я к нему, – поделись со мной своим секретом.
– Секретом? – он непонимающе уставился на меня, отложив газету. – Каким секретом, молодой человек?
К своему ужасу я густо покраснел.
– Ну, все эти женщины? – я опустил глаза долу.
– А, ты об этом, – он сделал глоток отвратительного пойла, к которому пристрастился заграницей и усмехнулся в роскошные усы.
К моему разочарованию, он начал излагать общеизвестные истины о хороших манерах, внешнем виде, способности поддержать разговор и в том же духе. Я заскучал, украдкой разглядывая свои обкусанные ногти и измятый костюм. На секрет это не тянуло.
Надо отдать дядя должное, он пытался наладить со мной контакт и не раз. Но все его попытки были обречены, натыкаясь на стену моего презрения. В моей дремучей душе росло предубеждение против дяди. Я заранее вынес ему приговор. Он звал меня в театр, но я оставался глух к ужимкам глупых людишек на сцене. Он приглашал меня на званые обеды, но я не умел поддержать разговор и лишь сидел в углу, таращась на представителей «голубых кровей».
Незнакомки вереницей проходили через дядино жилище, разжигая мое любопытство. Дядя был весьма осторожен, уходя, он всегда запирал дверь своей спальни на ключ. Но однажды… Его выезд стоял под окном, я приоткрыл свою дверь и прислушался – из холла доносился дядин голос. Убедившись, что он уехал, я осторожно выглянул в коридор – никого. Я выскользнул за дверь. Вот это удача. В замочной скважине дядиной спальни торчал ключ. Я ожидал увидеть уютное гнездышко, предназначенное для плотских утех: кровать с тяжелым балдахином, восточные ковры, статуи обнаженных гетер, быть может, фонтан. Но то, что я увидел, не укладывалось ни в какие рамки. Большая комната, очень светлая, была обставлена по-спартански, даже аскетично. Узкая кровать, накрытая белой простыней, небольшой, девственно чистый стол и большая ширма, перегораживающая комнату. Непохоже, чтобы дядя здесь спал. Я заглянул за ширму. На стене находился рукомойник, рядом располагался стол. На столе… о, Боже, я перекрестился. На столе лежали странные инструменты. «Господи, что он делает с бедняжками?» Я протянул руку, чтобы рассмотреть одну из бесовских штучек ближе. Но тут дверь медленно отворилась. На пороге, скрестив на груди руки, стоял китаец. Его бесстрастное лицо ничего не выражало, он даже рта не раскрыл, но внутри я похолодел. Я протиснулся мимо него и юркнул в свою комнату. Именно протиснулся, потому что китаец даже не посторонился, чтобы дать мне пройти. Всю ночь я ворочался в постели, ругая себя на чем свет стоит: «Вот болван, попался, как нашкодивший щенок». Утром я спустился к столу, полный решимости бросить дяде в лицо свои обвинения. Дядя, как всегда элегантный, сидел на своем месте, листая газету.