— Как ты думаешь, Вячеслав, — прервал мои размышления Синицын, — мы с тобой справились с порученным нам заданием?
При этом он полулежал на своей полке, перекладывая на коленях наспех прихваченные из архива бумаги.
— Думаю, что справились.
— А из чего ты это заключаешь?
— Мы собрали показания свидетелей и имеем на руках…
— Ничего мы не имеем, Вячеслав! — не дал мне закончить лейтенант.
Даже не знаю, как у меня получилось, но в ответ на это высказывание я усмехнулся так, словно прекрасно отдавал себе отчет в том, что мой товарищ намеренно преуменьшает наши заслуги.
— Не спорю, — отреагировал Алексей, — мы постарались сделать все возможное. Но результаты недельной работы более чем скромные.
— Вы же сами говорите, что занимались мы этим делом лишь неделю. Конечно, этого времени мало. И все же я…
— И если учесть, что сны, Вячеслав, и деревенские байки к делу не пришить… — не обращая внимания на мои слова и тяжко вздыхая, продолжал мой собеседник. — А твоя фотография и эти вот бумаги лишь удивительное совпадение, которые мы с тобой пытаемся подтасовать под возникшие в нашем воображении картины… то мы и вправду ничего не имеем!
Я призадумался, не спуская глаз с Синицына. Мне просто не верилось, что он серьезно так думает.
— В таком случае я не совсем понимаю, с чего мы вдруг так заторопились покинуть Барнаул. Если ни нам, ни нашему окружению в действительности не угрожала опасность, тогда зачем эта спешка? — с обидой в голосе проговорил я.
Синицын улыбнулся.
— Ладно, Вячеслав, я ведь тебя только проверить хотел.
— Проверить?
— Ну и продемонстрировать, что значит относиться к такого рода вещам скептически. Ведь в нашем деле нельзя быть чересчур доверчивым.
Теперь я был совсем сбит с толку.
— Ничего не понимаю, Алексей, — признался я ему. — Доверия у меня к тому, что нам стало известно, не уменьшилось. А вот уверенности, что я вас правильно понимаю, поубавилось.
Синицын рассмеялся.
— Хорошо, практикант, — махнул он рукой, — оставим эту тему. Ты бы только посмотрел, какие проверки нам устраивал в свое время майор Галкин. Кстати, он и в самом деле считает, что если в чем-то сильно убежденного человека заставить засомневаться, так сказать, вызвать внезапный переполох в его мозгах, то и взгляд на вещи у «подопытного» становится намного острее.
Я молчал и слушал.
— А теперь и в самом деле подведем итоги! Итак, у нас имеется бюст В. И. Ленина в количестве одной штуки. Ручной, а не фабричной работы. А также многочисленные свидетельства, удостоверяющие причастие оного к по меньшей мере двум-трем несчастным случаям. И в одном, а именно в случае с самим Митрохиным, возможно, даже к смерти последнего. Кроме того, рядовой Майзингер видит два сна, по всей вероятности, с участием того же Григория Митрохина и опять же вышеназванного бюста вождя пролетариата. Так!?
— Не по всей вероятности, а совершенно точно! — заметил я.
— Дальше. Мы располагаем еще и фотографией… — При этом лейтенант покрутил карточку в руке. -…оригиналом, на которой запечатлен Митрохин с известным нам бюстом в руках, что, в свою очередь, указывает на возможную связь увиденного рядовым Майзингером во сне с событиями семидесятилетней давности. Я ничего не забыл?
Я кивнул на документы, которые он до этого просматривал.
— А, да! И вот эти вот бумаги.
Синицын сделал паузу и потом сказал:
— Знаешь, Вячеслав, несмотря на не совсем лестную характеристику, которую дают здесь Григорию Митрохину его товарищи по партии, особо указывая на его вспыльчивость… А кроме того, на отсутствие нескольких страниц, теперь неясно, откуда вырванных, мы не знаем, что же произошло незадолго до его последнего назначения… А там просто должно было что-то произойти, ведь отсутствуют сведения о последних семи месяцах его службы в качестве командира отряда. Итак, несмотря на все это, я не думаю, что он был каким-то там злым гением! Скорее всего, он действительно свято верил в светлое будущее тогда еще молодой страны советов и всеми правдами и неправдами боролся с ее врагами. Тогда подобным, к сожалению, страдали многие.
— Я не считаю, что это оправдывает его действия, — хмуро проговорил я, живо представив себе казненную женщину.
— Вячеслав, не забывай, что все то негативное, что тебе известно о Григории Митрохине, ты увидел в своих кошмарных снах! — словно прочитав мои мысли, подвел черту лейтенант. — У нас нет никаких доказательств, что все это правда!
— А фотография?
— Что фотография? — помахал ею, словно веером, Синицын. — Здесь что, написано, что он расстрелял своих бойцов, или жестоко убил какую-то там невинную женщину?
Я приуныл. С ним нельзя было не согласиться.
— Тебе я верю. Верю, что каким-то немыслимым путем тебе действительно удалось заглянуть назад, в прошлое. Но согласись, что сон, каким бы правдивым и натуральным он ни казался, навсегда так и останется только сном…
— Согласен, — качнул я головой. — А что же тогда с этим бюстом?
— Вот мы и подошли к единственно важному моменту, — выпрямился лейтенант, cпустив ноги на пол. — Я считаю, что во всей этой истории виноват материал, из которого изготовлена фигура. То есть мрамор! Каким-то удивительным способом этот кусок камня аккумулирует негативную энергию. Возможно, даже притягивает таковую. И уж совершенно точно то, что он может эту негативную энергию отдавать. Точнее сказать, выплескивать ее. Ибо нам придется согласиться, что выбросы отрицательной энергетики в случае с нашим бюстом происходили нерегулярно. До происшествия с Паниным, пожалуй, ничего подобного вообще не имело места. Хотя не стоит забывать, что Алена, со слов Марины Сергеевны, вела себя в кабинете шефа как-то странно и несколькими часами раньше. Вероятно, что первый контакт такого рода все-таки был у этой девушки. Но вот то обстоятельство, что в последнее время наблюдается учащение похожих случаев, заставляет меня серьезно задуматься о куда большей опасности, таящейся в бюсте. Эх, нам бы выяснить, откуда, из каких каменоломен этот мрамор вышел?
О чем-то подобном я и сам уже догадывался, поэтому слушал разглагольствования своего старшего товарища очень внимательно. Но вот Синицын замолчал, и сразу стало тихо. В это время поезд резко тронулся. Оказывается, мы уже успели где-то остановиться. Увлеченные беседой, мы с лейтенантом того даже и не заметили. Кто-то быстро прошел вдоль нашего купе, царапнув по двери чемоданом. Потом из глубины вагона донесся приглушенный голос проводника. Шла проверка билетов. Минут через пять дверь в наше купе отъехала в сторону.
— Ваши билетики, пожалуйста! — глядя куда-то в конец вагона, потребовал проводник. И тут же окрикнул кого-то еще: — Здесь, гражданин, здесь ваше место! Я же вам сказал — в середине вагона!
— О, — заулыбался Синицын, — к нам сейчас кого-то подсадят.
Проверив билеты, проводник двинулся дальше. Дверь оставалась полуоткрытой. Но пока никто не изъявлял желания к нам присоединиться.
— Знаешь, о чем я сейчас подумал? — обратился ко мне Алексей. — Нам бы медиума сюда! Устроили бы прямо здесь, в купе, небольшой спиритический сеансик и выудили из нашего «дружка» все его секреты! Как мыслишь, Вячеслав?!
— Думаю, было бы круто! — разделил я его энтузиазм.
Дверь до упора отскочила в сторону, а на пороге возникла мужская фигура. Падающий из прохода свет мешал рассмотреть лицо вошедшего.
— Здрасьте, я — медиум! — раздался знакомый голос. — Медиума вызывали?!
Мы не верили своим глазам. Перед нами с улыбкой старого знакомого стоял Кацев Матвей Моисеевич.
— Чудеса, да и только! — обронил Алексей.
Кацев театрально поклонился и скромно присел на краешек нижней полки.
— Друзья мои, это просто необходимо отметить!
Он раскрыл свой старенький, но на вид все еще крепенький, чемоданчик и извлек оттуда завернутую в газету бутылку. За ней на откидной столик последовали две банки консервов, ломоть копченой оленины и баночка с домашней горчицей. Синицын развязал висевшую на крючке авоську и высыпал на разложенную бумагу успевшие остыть пирожки с печенью, которые мы купили на вокзале в Барнауле. Я сбегал за чаем, заказав сразу шесть стаканов. Кацев со знанием дела разлил по маленьким, на манер матрешек входящим друг в друга металлическим стаканчикам водку. Синицын предупредил меня: