Самой страшной явью была дорога на Змиевскую балку, по которой я бежала вслед за Сабиной, - ее невозможно было ни разрушить, ни стереть. Потом четыре года меня перебрасывали из больницы в больницу, стараясь вытравить образ Змиевской балки из моего организма, пока не сумели загнать этот образ в какой-то дальний чулан моей памяти и запереть его там семью замками.
А теперь листок с ее именем затаился у меня под подушкой, не оставляя мне никакого выбора - через несколько часов мне придется пойти смотреть фильм под названием “МЕНЯ ЗВАЛИ САБИНА ШПИЛЬРАЙН”. С подзаголовком “Между Фрейдом и Юнгом”. Значит, вся эта история про Фрейда и Юнга была правдой, а не сказкой, не вымыслом, как утверждали мои лечащие врачи. Впрочем, врачам я не очень верила, но оставался вопрос - верила ли Сабине я сама? Но это длинный рассказ, который мне еще предстоит рассказать, если получится.
Заснуть я так и не смогла, просто провалялась в постели весь день до шести вечера. К шести Лилькины гости пошумели и разошлись, а сама Лилька на мое счастье рухнула в постель и уснула - джет-лег он для всех джет-лег, для старых и молодых. Слава Богу, мне не придется объяснять ей, куда я собираюсь удрать от нее на весь вечер.
Я выбралась из постели и стала медленно собираться в кинокафе “Форум”. Первым делом нужно было выяснить, где это кафе находится. Адрес был напечатан крошечными буквами в конце страницы, но адрес одно дело, а дорога к нему - совсем другое. После долгих ползаний по карте Нью-Йорка с лупой в руке, я обнаружила, что можно дойти туда пешком, если выйти сразу, не задерживаясь даже для чашки кофе.
В моем возрасте прогулка пешком по лабиринту улиц Гринич Вилледж задача нелегкая, но это все же легче, чем нырнуть в метро Четырнадцатой улицы и долго разбираться в хитросплетении его многочисленных ветвей. Я шла и шла, заблуждалась, возвращалась обратно и опять шла, узнавая пройденные раньше кварталы, и все-таки пришла задолго до начала.
Что ж, тем лучше - можно оглядеться, сдать пальто в гардеробной и даже забежать в туалет. Из туалета короткая лесенка в пять ступенек привела меня в высокий сумрачный зал, левая часть которого между двумя застекленными стенами была отведена под кафе. Правая же, с большим экраном во всю торцовую стену, была отгорожена плотными занавесями и уставлена удобными кожаными креслами, число которых явно не предполагало большого наплыва зрителей. Большого наплыва и не было – десятка два пожилых дам и господ прилично-профессорского вида и дюжина молодых парней и девушек в пестрых куртках и джинсах. Я в своем скромном московском костюмчике мышиного цвета прекрасно вписалась в профессорскую часть публики, не вызвав ни у кого подозрений в моем инопланетном статусе и в моей связи с Сабиной Шпильрайн.
Билеты здесь не продавались, платить надо было только за право войти в клуб. На маленьком столике возле кофейного бара стояла стопка книг в скромной кремовой обложке, по светлому полю бежал синий заголовок:
“Тайная симметрия - Сабина Шпильрайн между Юнгом и Фрейдом”.
Пролистала наспех - письма, дневники, опять письма. От Сабины - Юнгу и Фрейду, от Фрейда - Сабине. Значит, она говорила правду, а не вешала мне лапшу на уши, как уверяли врачи. Я глянула на цену и обомлела - 16 долларов, для меня - целое состояние, два дня жизни в Нью-Йорке! И все же купила - гулять, так гулять! Кофе входило в цену входного билета, и я взяла чашечку с положенным при ней бисквитом в целлофановой упаковке - сэкономила ужин или, в моем случае, завтрак.
Зажимая бесценную книгу локтем, я с чашечкой в руке вошла в зрительный зал и опустилась в удобное глубокое кресло с прикрученным к левой ручке столиком. Если бы не ужасающий вкус американского кофе, кинокафе выглядело бы просто райским местом. Именно из этого рая мне предстояло спуститься в мой личный ад.
До начала сеанса оставалось двадцать минут, и я начала поспешно просматривать книгу. Мой несовершенный английский был достаточно хорош, чтобы понять, что покрытый многолетней пылью коричневый чемоданчик с письмами и дневниками Сабины несколько лет назад нашли в каком-то подвале в Женеве. И закрутилась карусель - засуетились ученые, ринулись на добычу журналисты.