Продуктов из сумки Павла Наумовича Сабине с Евой хватает ненадолго, и тогда Сабина идет на базар, чтобы продать там какую-нибудь красивую вещичку из тех, что остались у нее от прошлой жизни, когда она была главным врачом детской больницы. Об этом недавно узнала мама Валя, когда ее послали в городской архив за какими-то документами. Архив – это такой большой зал, где на полках лежат старые бумаги и старые газеты. В поисках нужного документа мама Валя нечаянно сбросила на пол пачку давних газет, и на первой странице была фотография Сабины с подписью «Главный врач городской детской больницы Сабина Николаевна Шпильрайн».
Мама Валя уже давно знает, что настоящая фамилия Сабины – Шпильрайн, и вообще они с Сабиной уже давно рассказали друг другу все про своих братьев и перестали друг друга бояться. Но все-таки даже она не знала, что Сабина была главным врачом детской больницы. Из архива она прибежала домой в сильном волнении и прямо с порога крикнула Сабине: «Какие еще тайны ты скрываешь от меня, подруга?»
Сабина не знала, что мама Валя была в архиве, и сделала вид, будто не понимает, о чем речь.
Но мама Валя не дала ей завраться, а сразу выложила все про газету, про главного врача и про фотографию. Сабина так испугалась, что даже губы у нее стали белые:
– Кто еще видел эту газету?
– Да никто не видел, не беспокойся! Газета была старая-престарая, вся покрыта пылью, и я подумала, кому она тут нужна? Решила, что никому, и спрятала в сумку. Держи, вот тебе твоя газета!
И она вытащила из сумки газету с фотографией Сабины. Сабина разрыдалась, схватила газету, но читать ее не стала, а побежала в уборную и стала чиркать спичками, чтобы ее сжечь. Но руки у нее так дрожали, что спички никак не загорались. Тогда мама Валя отстранила ее плечом, выхватила у нее эту несчастную газету и подожгла.
Пока газета горела в унитазе, из комнаты вышла Ева, и мы все вчетвером стояли и молча смотрели, как пламя пожирает бумагу. Когда от газеты остались только черные хлопья сажи, мама Валя несколько раз спустила воду и спросила:
– Скажи, чего ты так испугалась? Что плохого в том, что ты была главным врачом?
Сабина вытерла пот со лба и размазала пятно сажи на щеке:
– Это очень долгий рассказ, Валентина, и сегодня у меня нет на него сил.
Она закрыла дверь уборной и ушла в свою комнату, волоча ноги, как старая старуха.
11
Вчера я пришла из школы, отперла дверь своим ключом, вошла в прихожую и увидела там незнакомую даму, которая никогда раньше к нам не приходила. На ней был заграничный серый костюм, черные лакированные туфли и черная шляпка, тоже, наверно, заграничная. Дама стояла ко мне спиной перед маленьким зеркальцем, висевшим в простенке между дверями кухни и уборной, и подкрашивала губы. Потом она спрятала помаду в черную лакированную сумочку и стала натягивать на руки черные кружевные перчатки. Закончив натягивать перчатки, дама повернулась ко мне и спросила голосом Сабины Николаевны:
– Ну, как я тебе нравлюсь в этом наряде?
Эта красивая дама и вправду была Сабина, я ее сразу узнала, хоть часть ее лица скрывала свисающая с ее шляпки прозрачная черная сеточка.
– Это вы? – только и смогла пролепетать я. Я привыкла видеть Сабину в серой бесформенной юбке, поверх которой была летом наброшена выцветшая блузка, а зимой – протертый на локтях старый синий свитер. Волосы ее, наполовину черные, наполовину седые, обычно были туго затянуты на затылке в жалкий узелок – можно было подумать, что она нарочно прячется от чужих глаз за своей невзрачной внешностью. То есть раньше я так не думала, а подумала сейчас, когда увидела, какие у нее волосы – пушистые и кудрявые, сбегающие из-под шляпки на плечи, какие красивые у нее губы, если их подкрасить, и какие ямочки на щеках, которых я никогда не замечала.
– Куда ваше сиятельство так расфрантились? – швырнула я в нее фразу из недавно прочитанной книги «Королева Марго». Она засмеялась особенно, как будто от этой лихой шляпки и дымчатой блузки в оборках, торчащих из-под жакетки, у нее в груди завелся другой смех, не такой, как обычно.
– Иду продавать последнюю память о своем детстве, – смеясь, ответила она тоже цитатой, только не помню откуда, и мне показалось, что в ее смехе звенят слезы.
– А зачем для этого такая шляпка и сумочка?
– Чтобы получить больше денег. Ты же знаешь – впрочем, откуда тебе знать? – что богатым за то же самое платят больше, чем бедным. – И, продолжая смеяться и плакать, она вышла на лестничную площадку, и каблучки ее лакированных туфель быстро зацокали по каменным ступенькам.