Я положила на кровать портфель с книгами и отправилась на кухню варить свою овсяную кашу. У Евы было еще два урока, мама Валя, как всегда, была на работе, и в квартире было необыкновенно пусто и тихо. От этого мне стало неуютно и страшно, будто я ожидала, что вот-вот случится что-то такое, чего нельзя будет исправить.
Прошел час, другой, а Сабины все не было. Наконец явилась из школы Ева и очень удивилась:
– А куда девалась мама? – Она тоже привыкла, что последнее время Сабина всегда торчала дома.
– Пошла продавать память о своем детстве, – ответила я.
Ева пожала плечами:
– Какой дурак ее купит?
Но она ошиблась. Не успела она это сказать, как Сабина вернулась в сопровождении двух здоровенных мужиков в рабочих спецовках. Один из них тащил на плече складную деревянную лестницу.
– Сюда, пожалуйста – позвала их Сабина и провела их в свою столовую. Тот, который не нес лестницу, велел тому, кто ее нес, расставить ее в дальнем углу возле окна, где на большом крюке висел черный мешок.
Как-то я спросила Сабину, что она держит в этом мешке, а она засмеялась и сказала: «Это мой ящик Пандоры», – но так и не объяснила, что она хранит в ящике этой Доры. В квартире под нами жила противная старуха по имени Дора Пан, но я не думаю, чтобы Сабина подвесила под потолок ее вещи.
Человек, который нес лестницу, влез на нее, аккуратно развязал завязки на верхушке черного мешка и стал потихоньку стягивать его вниз. Мы с Евой застыли, ожидая, что теперь будет. Наконец мешок с шелестом упал на пол, и то, что осталось на его месте, засияло и засверкало сотнями огней. Снаружи за окном был яркий солнечный день, но то, что сверкало в углу столовой, затмило сияние солнца.
Когда мои глаза немного привыкли к блеску, я сообразила, что это всего лишь люстра – у нас в гостиной на Пушкинской, 83, тоже висела красивая люстра, но она никогда так не сверкала, даже когда в ней горели все лампочки. А в этой люстре не было ни одной лампочки, в ней были только стеклянные свечки, наверно, целых сто, которые не горели. Зато каждая свечка была окружена сверкающим кругом, и из каждого круга свисали сверкающие бусы.
– Ну как? – спросил тот, что стоял на полу.
– Настоящий хрусталь! – ответил тот, что стоял на лестнице. – Хрусталь царской обработки!
– Отлично! – воскликнул тот, что стоял на полу. И обратился к Сабине: – Так сколько?
– Мы ведь уже договорились, – пожала плечами Сабина.
– А если небольшую скидку?
– Никаких скидок! – Я не ожидала, что в голосе Сабины может быть столько твердости. – Не хотите, не берите. Я найду других.
Тот, что стоял на лестнице, быстро спустился вниз и сказал тому, что стоял на полу:
– Не торгуйся, Петрович, бери, пока продают. Такой товар не каждый день приходит.
– Ладно, давай сюда носилки, Коля, – согласился Петрович. Он протянул Сабине конверт и пошутил:
– Если не верите, мадам, можете пересчитать.
– Да уж, конечно, пересчитаю, – сказала Сабина без улыбки, вышла в спальню и прикрыла за собой дверь. Пока она считала деньги, вернулся Коля еще с одним рабочим и с носилками, совсем такими, как у мамы Вали в больнице. Только вместо больного к ним была прикручена большая плетеная корзина, устланная ватным одеялом.
Когда другой рабочий влез на лестницу и начал осторожно снимать люстру с крюка, в квартиру влетела мама Валя и застыла на пороге:
– Тут что, ремонт?
– Нет, просто мама продала дедушкину люстру, – объяснила Ева, и я поняла, что она про эту люстру знала раньше.
Мама Валя протиснулась среди рабочих, которые уже укладывали люстру в корзину и заворачивали ее в одеяло.
– Ничего себе люстра была у вашего дедушки – настоящий клад!
Тут из своей комнаты вышла Сабина, она еще не успела снять свою шляпку с сеточкой и даже деньги считала, не сняв кружевные перчатки. Она вышла и объявила:
– Все в порядке. Можете забирать люстру.
Но мама Валя налетела на нее, как коршун:
– Вы кто такая, гражданочка, чтобы приказы тут приказывать?
Сабина захохотала так, что на глазах у нее выступили слезы – или это она так зарыдала от жалости к дедушкиной люстре, которую у нее забирали?
Утирая слезы, она спросила:
– Ты что, Валентина, уже своих не узнаешь?
Мама Валя как стояла, так и села на ящик с обувью:
– Глазам своим не верю! Неужто это ты?
Люстру завернули и понесли вниз, осторожно разворачивая носилки с корзиной на каждой лестничной площадке. Коля сложил лестницу и тоже двинулся к дверям.
Ева спросила:
– А крюк? Он так и будет торчать в потолке?
– Крюк мы оставляем вам в подарок, он может еще пригодиться. Он такой крепкий, что на нем человека подвесить можно, зато, чтоб его выдернуть, пришлось бы разворотить весь потолок.