На этом мы заканчиваем наш репортаж сегодня...»
— Будь здоров, — попрощался репортер. — Счастливого пути тебе, Витя!
— Но я же не спросил их о Терри!
Репортер огорченно развел руками:
— Ты же видел: они могли опоздать на работу.
Витя шагнул, карта сдвинулась, и он оказался в Париже… Навстречу ему несли девочку на носилках. Витя пошел рядом.
— Как тебя зовут? — спросил Витя.
— Мирей Леруа. Я служанка.
— Что с тобой?
— Я чуть не умерла от голода. Говорят, я похожа на старуху?.. Очень тяжело каждый день вставать в пять часов утра и целый день быть на ногах до глубокой ночи. Убери квартиру… приготовь завтрак… вымой посуду… Хозяева меня очень плохо кормили и еду запирали… Платили мне, на ваши деньги, двадцать рублей в месяц… Нас, таких девочек-служанок, во Франции десятки тысяч. Почти всем так тяжело, как мне…
— Почему же ты никому не жаловалась?
— Что ты, — прошептала Мирей, — а если бы хозяева узнали? Они же могли меня выгнать. — Она порывисто вздохнула. — Я, наверное, умру, я слышала, доктор сказал: «Она умрет от голода, эта маленькая Золушка…»
Витя не стал расспрашивать ее о Терри.
Носилки с Мирей положили в санитарную машину… Машина двинулась, стало темно, и оттуда, из темноты, донеслись выкрики мальчишек-газетчиков: «Маленькая Золушка… умерла от голода!..»
Когда карта вновь засветилась, Витя увидел, что идет по узким улицам турецкого города. Куда ни взгляни — торчат минареты мечетей. На грязной мостовой низкие столики кофеен. Здесь, кто посостоятельней, коротает время за чашечками черного кофе. И среди прохожих Витя всюду натыкался на мальчиков, зарабатывающих себе на хлеб: мальчики-носильщики на вокзале, мальчики, готовые за несколько курушей поднести тяжеленные корзины с продуктами с базара хоть на край города, мальчики — уличные продавцы бубликов, конфет, лимонов.
— Как ты думаешь, он пробовал эти конфеты?
Вопрос был задан ему, и Витя поднял голову. Рядом стоял рослый человек. Он назвал себя:
— Меня зовут Фахри Эрдинч. Я писатель. Сейчас мы узнаем. Вот послушай. — Он направился к тому месту, где мальчонка лет шести продавал конфеты, и спросил:
— Какие у тебя конфеты: шоколадные или лимонные?
— Не знаю, — ответил мальчик, — я их никогда не ел.
— А сколько стоит конфета?
— Пять курушей!
Эрдинч достал деньги и протянул мальчику пять курушей.
— А конфетку возьми себе, — сказал Эрдинч и отошел к Вите. Витя видел, как мальчик взял в руки конфету, посмотрел на нее и... положил назад в коробку.
— Видишь, — обратился к Вите Эрдинч, — он сказал правду. Он никогда не ел этих конфет: ему важнее принести домой матери на пять курушей больше.
Потом они вдруг оказались на табачной фабрике. Среди рабочих было немало мальчиков и девочек. Витю поразил их вид: обтянутые кожей скелеты и старческие сморщенные личики. Ребятишек шатало от усталости и голода.
Витя наклонился и сказал одному из таких мальчиков:
— Ты бы пошел домой.
— Ну да! Мне же здесь платят шестьдесят курушей в день, — ответил тот испуганным шепотом. — Это же целый килограмм хлеба.
— Но ты же очень устал.
— Попробуй поработай двенадцать часов каждый день…
Витя хотел ответить, но на плечо ему опустилась цепкая и тяжелая рука усатого полицейского:
— Ты что тут выспрашиваешь? Большевистский разведчик? А ну, за мной!
И он оказался в тюремной камере. На полу сидели четверо мальчишек. Витя спросил у одного:
— Вы за что сюда попали?
Тот не ответил. Витя решил, что мальчишка не хочет отвечать, не доверяя ему. И уже хотел было сказать, что он сам советский пионер, когда другой парнишка пояснил:
— Ты не обижайся: он у нас глухой. А мы здесь на зиму.
— Как это «на зиму»?
— Ха! Ты уж не сын ли паши́, что не понимаешь таких вещей? Попробуй заработай зимой на хлеб! А дома и малышам-то не хватает. Вот наш глухой и предложил этот план. Мы пошли в богатую лавку и на виду у всех цапнули туфли… И вот мы здесь. Каждый день дают хлеб, похлебку. Хорошо!
— Вам не хочется на волю, побегать, поиграть? Вы не скучаете без родителей? — удивился Витя.
Лица у собеседников стали сумрачными, грустными. Ничего не ответив, мальчики отвернулись от Вити, затянув грустную песню.
Витя вспомнил, что он читал о такой же истории в какой-то газете.
Потом подумал, что в тюрьме они могли услышать о разных преступлениях. И если при них кто-нибудь заговорит о девочке, брошенной в океан, чтобы они немедленно об этом сообщили ему, Вите Череменцеву.
Только хотел сказать об этом ребятам, но они уже исчезли, и он почувствовал, что ползет в какой-то трубе. Было очень тесно и больно, сдавливало плечи, словно тисками. Кто-то полз впереди и подбадривал тонким голоском. Наконец впереди забрезжил свет. Ползти стало трудней: труба вела в гору. Когда Витя почувствовал себя совершенно обессиленным, его вытащили на землю, и он увидел, что выбрался из канализационного люка. Рядом стоял тощий, как гвоздь, мальчик лет десяти и снимал с себя отрепья.