Несмотря ни на что чувство, будто его разыгрывают, по-прежнему не проходило.
– Договорились, – согласился Вовка. – Я и про наше дело особо рассказывать не могу, эффект бабочки, слышал, наверное? – уточнил он. – Ты учти, у меня только три дня. Потом мой рейс обратно.
– Как же ты помогать собрался? – удивился Гера – Раз ты говорить ничего не можешь?
– Пра, то есть ты, такую штуку придумал: ты меня должен с собой взять, а я все на месте соображу и буду тебя незаметно направлять, куда надо. Пра уверен, что должно прокатить, хотя он у нас самый большой авантюрист в семье и частенько попадает впросак, – Вовка широко улыбнулся. – Мне, видать, его гены достались, вот я и решил, что попробовать все же стоит.
– Вообще-то, на меня не похоже, – засомневался Гера. – А куда я тебя взять-то должен?
В этот момент в дверь позвонили. Звонок вышел коротким и каким-то неуверенным, словно гость сам не знал, надо ему сюда или нет.
– Вот куда тебя сейчас позовут, туда меня и бери. Скажи, не могу бросить, родственник из деревни приехал, – инструктировал Вовка, пока они шли к двери.
Гера был напуган, удивлен и просто раздавлен, не понимая, что происходит в его жизни.
– Что-то мне крипово, – вздохнул он, в нерешительности глядя на дверь.
– Давай, пра, я же здесь, я знаю, что за дверью нет ничего страшного. Открывай, – произнес Вовка, улыбаясь, но Герасима не покидало ощущение фарса.
Глава 2. Полина
Поля стояла у двери и не решалась еще раз нажать на звонок. Она сама недавно окончила университет, и ей было сложно общаться со студентами моложе ее всего на три года. Полина всеми силами пыталась завоевать авторитет, ну, или на худой конец дружбу студентов, но выходило не всегда и не со всеми. Тому, что это ей давалось с большим трудом, способствовала еще и ее внешность. В свои двадцать шесть лет, маленькая, худенькая – она выглядела совершенной девочкой.
Полине от предков досталась необычная внешность, в ее крови было намешано столько, что почти каждая национальность бывшего СССР могла принять ее за свою. Всего в девушке было много разных черт, но как-то не ярко выраженных: раскосые черные глаза, но при этом очень большие, довольно смуглая кожа, будто после отдыха на море, с каким-то желтым оттенком, черный волос, но с красивым, почти красным отливом, словом, она была настоящая русская. Кровь, перемешавшись в поколениях, не боролась за первенство, и в Поле победила дружба народов. Примерно лет в десять, замучившись отвечать на вопрос о национальности, Полина выпытала у мамы все о ее предках, каких, конечно, та могла вспомнить, и написала стихотворение, которым после собиралась отвечать любопытным:
Сегодня ночью не спалось совсем,Ложиться поздно – вредная привычка.И вдруг, как Мэри Поппинс, на окноПрисела моя пра-калмычка. Сложив свой милый зонт из звёздной пыли,Она рассказывала мне о том,Как весело и дружно они жили,И как прекрасен был их общий дом. На тот рассказ, как светлячок на свет,Надев военный головной убор,Пришел мой польский легендарный дед,В зубах сжимая крепкий «Беломор». Дед вспоминал своих друзей,С которыми он шел в атаку,И день победы, майский день,Тот день, когда впервые плакал. С ним пра-бурят смахнул слезу,Целуя в щеку бабушку-гуранку.Он вспоминал Гражданскую войнуИ боевую крестницу-тачанку. Херсонский цыган стал шутить,Всем родственникам запрещая слезы,И утверждал: "С улыбкой надо жить!И обнимать плакучие березы". Стесняясь, дед-башкир молчал,Всем предлагая фирменный чак-чак.А бабку-украинку обнималМой белорусский прадед офицер-моряк. – А кто же я? Вы разных все кровей!Замолкли предки, мной поражены.Лишь усмехнулся пра-еврей:"Ты русская, такая же, как мы!"
Мама тогда очень смеялась и говорила, что чересчур развернутый у Полины получился ответ, и не стоит в принципе реагировать на бестактные вопросы. Но стихотворение похвалила и даже показала школьному учителю по литературе в надежде на похвалу. Тот, правда, не оценил детский порыв, чем расстроил больше маму, чем дочку, но факт есть факт: мама гордилась любыми достижениями дочери.
Мама, она очень верила в нее, и Поля старалась ее не подвести. Добавляли груза ответственности мамины причитания, которые Полина слышала каждый день с того самого часа, когда ушел папа, то есть, сколько себя помнила: «Всю свою судьбу я, Полиночка, на тебя положила, ты должна теперь прожить свою жизнь и за меня, и за себя, не повторив моих ошибок». Бывало и такое высказывание: «Ничего себе, все тебе, все тебе, жизни у меня и не было, положила я себя, только чтобы ты хорошо жила».