Нечто подобное я уже подозревала, особенно вспомнив тот «привет», который охотник просил передать Антону.
— Карина, послушай, ты просто встреться с ним, поговори. Неужели ты не хочешь овладеть этой силой? Узнать, что можешь, на что способна? Открыть другую сторону привычного мира? Ведь отступить тебе всё равно не дадут.
Правда в её словах была, и не признать это я не могла.
— Хорошо. Я согласна.
— Отлично! — радостно воскликнула она, вскочила со стула и бросилась в комнату, успев крикнуть на ходу: — Жди здесь, я сейчас.
Вернулась сирена действительно быстро. Улыбающаяся, с какой-то свечкой в руке и тканевым мешочком.
— Сейчас, сейчас, — произнесла Уля, доставая спички из ящика стола.
Потом быстренько соорудила какой-то алтарь на столе, зажгла свечи, запалив над ней ароматные травки.
Дым щекотал ноздри, и я, не выдержав, чихнула.
Именно в этот момент на кухне появился Грин. Просто возник из воздуха в одних брюках, обнажая разнообразные тату на теле, и с взъерошенными волосами. Но больше всего меня впечатлил след знакомой красной помады на шее. Кажется, Селеста смогла найти заказчика и отметила спасение с неудавшимся убийцей.
— Рыбка моя, — хрипло произнёс он, наклоняя голову и сверля темным взглядом. — Надеюсь, у тебя были веские причины, чтобы вытащить меня так срочно?
— Ты себе даже не представляешь какие, — ответила она.
И только тогда мужчина переключил внимание на меня.
Глава шестая. Деловое соглашение
— Ведьма? — Одна бровь мужчины удивлённо поползла вверх. — Уль, ты что, решила принять её предложение и вызвала меня сюда самым паршивым и опасным способом, между прочим, для того, чтобы я стал свидетелем твоего грехопадения?
— Нет. У нас есть деловое предложение, — сразу перешла к делу девушка, пока я продолжала цепляться за подоконник и зачарованно рассматривать татуировки, украшающие худощавое жилистое тело.
А посмотреть там было на что. Никогда не любила перекачанных мужчин, но Грин к таким не относился. Тем не менее было заметно, что он не слабак и любого сможет уложить. Татуировки — это вообще отдельная тема. Руны и какие-то непонятные символы, переходящие одни в другие, странные знаки, круги и обереги. Сдаётся мне, созданы они были не для красоты.
— У вас? — переспросил мужчина, переводя взгляд с сирены на меня. — Двоих?
— Нет, — тут же смутилась Уля. — У неё. Карин, давай.
Если честно, то ничего говорить, а тем более давать мне не хотелось. Совсем.
Я уже успела пожалеть о том, что приехала сюда, поддалась на странные разговоры девицы, которую едва знала, и позволила вызвать этого головореза.
А вдруг они вдвоём меня…
— Карин, — нервно позвала сирена, видя моё замешательство.
Но я отвечать не собиралась.
Включился мозг и подозрительность.
Нет, в том, что это всё мне не привиделось, я не сомневалась. Последним аргументом, который развеял сомнения, стало появление полуголого мужчины из воздуха. Тут кто угодно поверит.
Но вот почему я должна доверять именно им? Чем они лучше Антона, от которого я неприятностей пока не видела, а вот этот Грин страх внушал. А Ульяна вообще скрытая анархистка, мечтающая с моей помощью свергнуть власть.
— Ну и? — стал терять терпение мужчина и скрестил руки на груди.
— Она просто волнуется, — вновь затараторила Уля и нервно хихикнула. — На самом деле ей очень нужна твоя помощь.
— Не сомневаюсь. Кто же пиявку в руки берёт? — изучив мои ладони, которые я сцепила перед собой, спокойно ответил Грин.
Я аж на месте подскочила от испуга и неожиданности.
— Что? — вскрикнули мы одновременно.
Ульяна взглянула на меня.
— Ты что, магичила?
— Нет.
Ведь правда же. Магией я не занималась. Как я могу заниматься тем, чего не понимаю и не знаю.
— Не занималась, — подтвердил мои слова Грин, присаживаясь на табурет, который скрипнул еще громче, но удержался и даже не качнулся. — Просто в чужое влезла.
Я снова взглянула на свои ладони. Чистые и даже не покалывают.
— Всё равно не увидишь, — вздохнула Уля, проследив за моим движением. — Я вот тоже ничего не заметила.
— А он, значит, видит, — произнесла я, сжимая и разжимая кулаки.
Тело еще помнило это чёрную мерзость, как она шевелилась в руках, пытаясь выбраться. И одна только мысль о том, что на мне что-то осталось, вызывала тошноту.